Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Я подробно доложил о событиях, происшедших за последнее время.

Борзов выслушал внимательно, удивился:

— А ваша «сестренка», Петр Ильич, похоже, женщина твердых моральных устоев. Такая, хочешь не хочешь, а уважать себя заставит. Пожалуй, вы правы, при всем прочем ей доверять можно. Собственно говоря, она с самого начала стала нашей активной помощницей. А что случилось, то случилось, назад не вернешь. Конечно, теперь у нас появится ряд осложнений. Я согласен с вашей оценкой роли Чухлая. Человек с его данными вполне может иметь отношение к акции «Сыск». По вашему рассказу, Петр Ильич, с больничной койки он поднимется не скоро. На реке Светлой наши создают линию обороны. И до того, как там завяжутся бои, надо эвакуировать в тыл всю больницу вместе с Чухлаем, создав вокруг него «дружескую» атмосферу. Сугонюка тоже не стоит оставлять в оккупации. Вы продумайте этот вопрос. Акцию «Сыск» гитлеровская контрразведка, убежден, будет продолжать. Но кому поручат дальнейшее ее проведение? Кому-то из наших знакомых. Иванову? Сугонюку? Или другому, нам не известному? По моим соображениям, — продолжал Андрей Павлович, — самое время появиться Хауферу и Креслеру, если они вообще собираются к нам. Гитлеровцы представили в печати киевские события как свою решающую победу. И реакция Европы для нас не совсем благоприятная. К примеру, английские журналисты в своих статьях требуют ни много ни мало: чтобы мы оставили без боя весь юг, а окопались на Дону и держали закрытыми ворота на Кавказ. Англичане опасаются, что за Кавказом откроется дорога на Индию. Но сдавать юг страны мы не намерены. Одна гитлеровская армия увязла в боях за Одессу, вторая штурмует Перекоп, пытаясь проникнуть в Крым. В районе Мелитополя нам удалось разгромить румын и потрепать одну из лучших танковых армий, которой командует Клейст. Так что бои на юге — это сражение не только за Кавказ, но и за Москву. Но сил у нас в данный момент маловато. Одним словом — времена для нас нелегкие. И враг этим пользуется… Теперь об Иванове.

— Я убежден, что это Переселенец, — с несвойственной ему поспешностью и горячностью сказал Яковлев. — По уму, по сноровке, по умению конспирироваться…

— Примем это как одну из рабочих гипотез, которая требует прямых и косвенных доказательств, — согласился Борзов. — Конечно, определить роль Иванова надо, и все-таки сейчас важнее решить, что с ним делать. Чухлай для нас на какое-то время потерян. А обстоятельства принуждают спешить. Надо заставить гитлеровскую контрразведку работать с Сугонюком по плану акции «Сыск». Данные у него кое-какие для этого есть: он не первый год работает на фашистскую Германию. Чухлай ему полностью доверяет. Сугонюк когда-то был в банде, хорошо знает Донбасс.

— Возьмем Иванова, гитлеровский разведцентр вынужден будет связать свои надежды с Сугонюком, — настаивал на своем Яковлев. — Командировка у Иванова в Шахты. Я уже знаю, как он работает. Нахально. Съедет на обочину, поднимет капот, под машину сиденье, разложит инструмент: занят ремонтом. Передачу ведет из кабины. После передачи он проследует в Шахты. Мы и задержим его на КПП. Выйдет из машины, наш человек сядет.

— Будьте осторожны, — предупредил Борзов. — Не оставил бы он в машине сюрприз. Взлетит на воздух ваш человек вместе с вещественными доказательствами.

— Борис Евсеевич, — напомнил я, — не забудьте побеспокоиться о судьбе его сына.

Яковлев доложил Борзову всю ситуацию.

К детям, особенно подросткам, Андрей Павлович был не просто внимателен, а я бы сказал, болезненно чуток. Может быть, в такие моменты вспоминал погибших сыновей?

— Завтра же переговорите с военкоматом. Послезавтра паренька в городе не должно быть. И только после этого сообщите жене, что с ее мужем произошло несчастье: сердечный приступ. Лежит-де в больнице, в Шахтах. Врачи беспокоить не разрешают, свидание пока невозможно. Ну, тут вас с Дубовым не учить.

У Борзова затекли ноги. Он поднялся, прошелся по комнате, по привычке проверяя светомаскировку. Узкие стрельчатые окна были плотно закрыты шторами из черной многослойной бумаги. Одобрительно кивнул головой. Повернулся к нам с Яковлевым и сказал:

— Душа продрогла… Отогрели бы вы меня, хлопцы, хорошим чаем.

Он о себе говаривал: «Я самарский водохлеб и свято верю: самовар чаю, как и хорошая русская баня, выгоняет любую простуду, уверяют, даже с воспалением легких может справиться».

Яковлев вышел, чтобы побеспокоиться о чае.

Борзов опять подсел поближе к теплой печке. И я уже подумал, не приболел ли он, но, видимо, просто устал.

— Гитлеровцы пытаются на оккупированной территории завести угодный им порядок с помощью террора. Зная характер советского человека, могу сказать, что это только усилит сопротивление народа. Уже сейчас партизанское движение достигло такого размаха, что у гитлеровцев порою полностью срывается подвоз горючего и боеприпасов к линии фронта. Так в этом месяце они вынуждены были некоторые свои армии центрального фронта снабжать через южные железные дороги. Для борьбы с партизанами Белоруссии и Украины полицейских сил оказалось недостаточно, и на «усмирение» брошено несколько дивизий, направлявшихся из Франции на фронт. Чувствуете, какой накал приобретает борьба? Она усилится еще в результате «экономических акций» третьего рейха. Специально для колонизации и ограбления оккупированных земель созданы два ведомства. Комиссариатом «Украина» будет ведать довольно известный фашистский деятель Кох, а комиссариат «Ост» возглавит Лозе. — Своеобразным заключением всему сказанному были такие слова Андрея Павловича: — Уж вы с Яковлевым постарайтесь вывести « есаулыцину» до оккупации.

Это было не просто пожелание.

Вернулся Яковлев. Борзов сказал:

— Борис Евсеевич, закажите-ка Москву, Петр Ильич хочет поговорить со своей Татьяной. И с сыном. Не спрашиваю, — повернулся он ко мне, — знаю, что не писал домой.

Его забота меня растрогала. Я кивнул: «Не писал…»

Среди подчиненных Борзов слыл человеком требовательным и строгим. Он сам горел на работе и этого же требовал от других. А вот теперь как-то весь потеплел. Все чаще и чаще дает знать о себе человечность, мягкость, которыми он был наделен от природы, но стеснялся этого чувства, считая, что оно не всегда сочетается с суровым профилем работы контрразведчика.

Яковлев заказал для меня разговор с Москвой. Принесли чай. Густой, словно розовый портвейн, и запашистый. Глоток такого действительно исцеляет от недугов, возвращает бодрость.

— Заварен по старинному японскому рецепту, — похвалился Яковлев.

Вспомнилось: еще в мирное время на воскресных пикниках он отлично готовил рыбачью уху, считал поварское искусство делом сугубо мужским. Даже чистить рыбу не дозволял женщинам. Те радовались: «Кухня дома надоела, а здесь отдохнем, один порядочный мужчина нашелся, взял на себя наши обязанности». В отделе Борис Евсеевич слыл «крупным специалистом» по шашлыку и по печеной в костре картошке.