Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

— Ну, был, — осторожно подтвердил он.

— А сколько человек из ваших принимало участие в операции!

— Точно не помню. Кого мог — выделил. Дело спешное, ночное.

— И в этой спешке не заметили, как включили в число работников лесничества девять малознакомых людей?

Крутой рванулся было к дверце. Но Копейка перехватил его руки, а я быстро накинул на запястья «браслеты»— специальные наручники. Крутой рванул их, пытаясь высвободиться. Чем яростнее сопротивлялся задержанный, тем крепче сжимали запястья наручники. И вот наступил момент, когда задержанный взвыл от боли.

— Кости! Что вы делаете!

— Никто ничего, уважаемый гражданин Крутой, — говорю ему, — с вами не делает. Перестаньте беситься, и боль пройдет.

Крутой притих. Я ослабил наручники.

— Доктор фон Креслер, — говорю, — просил через нас вернуть ему рацию.

Крутой опять взбунтовался. Он попытался боднуть капитана Копейку, но тот уклонился от удара. Тогда Крутой начал биться затылком о спинку сиденья. Она была мягкая. Наручники вновь сделали свое дело. Крутой заскрипел зубами, завыл:

— Да ослабьте, не мучайте!

— Нет уж, Никифор Васильевич, — возразил капитан. — Вначале научитесь вести себя.

Крутой был из буйных. Он кричал и матерился, сыпал на капитана Копейку проклятия и угрозы.

Нас остановил партизанский дозор. Вскоре подлетел на своем иноходце Караулов.

— Вот, — говорю ему, — и виновного привезли. Где труп?

— С полкилометра отсюда, — пояснил Иван Евдокимович.

— Семья знает?

— Нет еще. Сомов предупредил, что до твоего приезда — никому ни слова.

— Сообщите семье и приведите ее на место убийства.

Рядом с Карауловым неотступно находился Леша Соловей.

— Слыхал? — спросил его Иван Евдокимович. — Живо!

Леша поднял жеребца на дыбы, затем наметом ускакал выполнять приказание.

Иван Евдокимович, глядя на Крутого, покачал головой:

— Ну и ну… За что же он своего лесника? А ведь в друзьях ходили.

— Хотел, чтобы мы подозревали Сегельницкого в том, что он сам делал: приготовил землянку, принял десантников, вывел их из леса.

— Как — вывел? — воскликнул Караулов.

— Чрезвычайно просто: под видом работников лесничества включил в цепь, прочесывавшую лес.

Караулов выругался:

— Вот скотина!

Капитан Копейка и боец, поддерживая Крутого под руки, повели к тому месту, где находилось тело Сегельницкого. Крутой вдруг оттолкнул обоих и бросился в лес. Но уйти далеко не успел. Его нагнал на лошади Иван Евдокимович и сплеча рубанул арапником. Удар был так силен, что сбил Крутого с ног. Подоспели бойцы.

Смерть близкого всегда вызывает у родственников чувство невосполнимой утраты. Плакала жена Сегельницкого и обе дочки с невесткой, стояли хмурые сыновья и тесть.

Подвели Крутого.

— Вот, — говорю, — человек, который убил вашего мужа и отца.

Глаза у женщины расширились. Шагнула к Крутому:

— Или мало ты тянул с него деньгами и добром? За что же ты кормильца-то нашего?

— За то, что дурак был! — крикнул Крутой.

Взяв с собой Караулова и шестерых конных разведчиков, мы с капитаном Копейкой отправились в Лесной хутор — надо было произвести обыск в доме Крутого.

Кроме рации и пистолета мы там ничего не нашли.

Мне необходимо было посоветоваться с Борзовым. Я попытался связаться с Москвой. После долгих усилий через железнодорожную связь мне это все-таки удалось. Но Борзова в управлении не оказалось. Адъютант сообщил, что Андрей Павлович выехал на фронт: «Фриц наступает от Рославля…»

Это было начало наступления группы гитлеровских армий «Центр» на Москву. После тяжелых и кровопролитных боев, прорвав нашу оборону, танки Гудериана устремились к Орлу. На юге вдоль северного побережья Азовского моря рвалась к Мариуполю танковая армия генерала Клейста.

Какие же меры нам с Яковлевым следовало предпринять в сложившейся ситуации?

Он приехал по моему вызову в Светлово. Я рассказал ему оперативную обстановку и поделился своим замыслом выдать Чухлая за крупного советского разведчика. Яковлев любил такие операции, требующие знания человеческой психологии, тонкого расчета, умения быстро ориентироваться в сложной ситуации.

— Эту не совсем приятную для немецкой контрразведки новость должен принести в разведцентр человек опытный, авторитетный, — решил Яковлев.

— Есть, — говорю, — у меня для этого две кандидатуры: Крутой и Богач. Но тут такой нюанс: информатор должен сам уверовать в то, что Чухлай — советский разведчик. Капитан Богач близок к этой мысли. А удастся ли внушить ее Крутому?

Я показал Яковлеву и Крутого, и Богача. Понаблюдав за тем и за другим со стороны, послушав злые выкрики Крутого, какими тот отвечал на мои вопросы, а также наш с Богачом «откровенный разговор», Яковлев сделал вывод:

— Крутой для контригры еще не скоро созреет. А вот капитан Богач — интересная личность. Интеллигентен, неглуп. Само собою, все лобовые ходы против такого исключаются. Но если помочь ему… бежать… Организовать «случайность», а уж он сам ею воспользуется.

Стали мы анализировать факты. Расширять круг знакомства немецкого контрразведчика с советскими контрразведчиками не стоило. Кого он пока знал, то есть, кто мог его «проворонить»? Я, Князев и капитан Копейка.

— Поручить Богача попечению капитана Копейки, — предложил Яковлев. — Из-под его охраны немец и уйдет. Для правдоподобности оплошавшего можно будет потом «отдать под трибунал», а документы «по делу» оставить в Светлово.

Конечно, «все взвалить» на капитана Копейку было удобно. Пленный немецкий разведчик бежит, и после этого капитан полностью выходит из игры. Но в этом варианте было одно «но»: тонкое и щепетильное. Капитан Копейка был из иного ведомства: сотрудник НКВД. И вдруг военная контрразведка передает своего пленного в чужие руки. Если бы разговор шел об Иванове-Бекенбауэре — тогда такая передача была бы логичной: советский подданный Иванов Иван Степанович изменил Родине, стал сотрудничать с врагом. А капитан Богач был военным. Конечно, его задержали в гражданской одежде, с фальшивыми документами, и можно предположить, что мы «не разобрались». Но он-то превосходно знает, что известно о нем советской контрразведке. А надо делать так, чтобы при самой тщательной проверке и перепроверке все сходилось.

— Что ж, будем действовать методом исключения, — предложил Яковлев, согласный с моими доводами. — Полковник Дубов настолько опытный оперативный работник, что не может допустить ошибки, в результате которой уйдет из-под ареста нужный человек. Остается Князев. Молод, неопытен, горяч, желает совершить подвиг. И эта горячность приводит к ошибке.