Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

У игры, которую мы затевали с помощью Переселенца, к сожалению, не было перспективы. Как только Богач «сбежит», так в немецком разведцентре узнают, что Иванов-Бекенбауэр ведет двойную игру. Но даже этот факт, если его умно обыграть, может сослужить свою добрую службу.

Князеву я отдал свою машину, пусть доставляет пленного фашистского контрразведчика с комфортом и ведет с ним по дороге душещипательные беседы.

О том, что в дальнейшем Богачу предстоит побег, Князев пока не знал. Я считал, что, непосвященный в эту часть плана, он лучше справится с первой: даст Богачу почувствовать, что того «перевербовывают». Молодой, горячий, не очень-то поднаторевший в анализе человеческих характеров, Иннокентий пойдет к цели по кратчайшей прямой и тем самым выявит свои намерения раньше времени. Но именно это нам и надо — пусть немецкий капитан Богач думает, что с ним работает крайне неопытный контрразведчик. Он будет чувствовать свое превосходство перед зеленым юнцом, а это и помешает ему рассмотреть ловушку, какую мы ставим.

Яковлев с Бекенбауэром и Крутым отправились в Ростов попутным санитарным поездом.

Необходимо было ввести гитлеровскую контрразведку в заблуждение «нелогичностью» наших поступков и «противоречивостью» фактов, которые станут потом известны. К примеру, вдруг выяснится, что… на Светловском кладбище похоронен Селиверстов. Есть могила под соответствующим номером, она вписана в книгу регистраций кладбища. А в бывшей Чертопхаевке, у себя на родине, погребен Чухлай. Но гитлеровская контрразведка знает, что Селиверстов, Чухлай и майор Хауфер — одна и та же личность. Гитлеровская контрразведка начнет искать разъяснения такому факту и придет к выводу: у Чухлая в биографии были неизвестные ранее абверу моменты, которые заставляют по-новому оценить службу этого человека в рядах гитлеровской контрразведки.

На долю капитана Копейки досталось самое деликатное дело: внести в кладбищенскую книгу номер могилы гражданина Селиверстова, а затем отправиться на родину Чухлая — бывшую Чертопхаевку, найти там его родственников и провести с ними такую работу, чтобы они приехали в Светлово, забрали труп (брата, племянника или дяди — кем Чухлай будет им доводиться), перевезли его к себе и похоронили на сельском кладбище. Скромно, просто, с достоинством.

Идеи в голове капитана Копейки рождались на ходу.

— Попрошу помощи у Николая Лаврентьевича, он отзовет кладбищенскую книгу на контроль в райисполком, а уж мы решим, что к чему. Госпитальных хоронят, может, к ним присоединимся?

Он отправился претворять свой план, а я, воспользовавшись его полуторкой, поспешил в Александровку. С Надеждой, Прохором Сугонюком и Истоминым мне необходимо было решить несколько вопросов.

Главным свидетелем в затеянной игре оставалась Надежда. Бывшая невеста Чухлая, вне сомнения, знала, сколько раз приезжал в банду на свидание с атаманом гэпэушник Петр Дубов.

Как говорится: не гора к Магомету, так Магомет к горе. Мне позвонил Белоконь, которого я перед этим тщательно разыскивал.

— Петр Ильич, как у вас дела? Особенно по второму пункту. Это волнует меня и не только меня.

— Есть положительные новости, — отвечаю.

— Приезжайте, жду, — заключил он.

Я отправился в областной центр на машине секретаря райкома партии.

Белоконь с нескрываемым удовлетворением и заинтересованностью выслушал мое сообщение о том, что мы с Яковлевым, Истоминым, Копейкой и Князевым успели проделать.

— Как это все вовремя! — воскликнул он. — Если бы Крутой остался неразоблаченным, наломал бы он дров во время оккупации! Как подумаю об этом, волосы встают дыбом! Но… враг есть враг, чему тут удивляться. Жаль, что фон Креслер ускользнул. Впрочем, может быть, еще успеете где-то перехватить.

— Будем надеяться и стараться, — ответил я.

— Как вы, Петр Ильич, расцениваете возможности фон Креслера организовать массовые саботажи на наших предприятиях и подбить на необдуманное выступление недовольных общими трудностями, вызванными войной?

— Эти задачи ставились руководителями гитлеровской контрразведки перед группой «Есаул» в расчете на возможности, которыми обладали давно внедрившиеся в нашу действительность Чухлай-Хауфер и Бекенбауэр-Иванов. Но оба они исключены из игры. Так что выполнением бредовых планов теперь некому заниматься.

— Ну что ж, я так и доложу Вячеславу Ильичу, — удовлетворенно заметил Белоконь.

— А вот насчет диверсий… — продолжал я. — У фон Креслера солидная группа — вместе с ним девять человек. Надеюсь, что местной агентуры у них больше нет, но эти десятеро сложа руки сидеть не станут. Поэтому надо повсеместно усилить бдительность.

— Я по своим каналам займусь этим, а вы, Петр Ильич, по своим, — решил Белоконь.

Я рассказал ему оперативную обстановку и поделился своими замыслами выдать Чухлая за крупного советского разведчика.

— Так это же будет превосходно, если только удастся! — воскликнул Федор Николаевич. — А есть шансы?

— Шансы надо готовить, — ответил я и изложил ему суть операции.

Федор Николаевич меня молча выслушал и сказал:

— Вы, Петр Ильич, о подробностях этого дела лучше посоветуйтесь с Борзовым. Он в оперативной работе не то что собаку, двух волков съел. А со своей колокольни я ваш замысел полностью одобряю. Нужна какая помощь — говорите.

— Пока у нас есть все необходимое, — ответил я.

— Я так и проинформирую заинтересованных людей, — пообещал Белоконь. — А вам и всему вашему коллективу объявляю официально благодарность от имени нашей партии и правительства.

— Служу Советскому Союзу! — негромко ответил я.

Машина подвезла меня до окраины Александровки и вернулась в Светлово. По предварительной договоренности капитан Копейка должен был завтра утром приехать на крытой машине, приспособленной для перевозки арестованных, и с помпой, с шумом арестовать Надежду и Прохора Сугонюков. А мне предстояло подготовить к этому событию будущих арестованных.

Я появился в доме Надежды, промокший насквозь. Переступил порог. Хозяйка ахнула:

— Аж пар идет от спины! И где та целина, которую ты, «братик», так старательно пахал? Какой хлебушек намерился посеять?

— Горький, — отвечаю. — Для тебя, «сестренка», горький. Приехал просить, чтобы ты с аппетитом ела пироги из той полынной муки, не плевалась, не морщилась, а улыбалась и похваливала.

— Хорошие присказки знаешь, — улыбнулась Надежда. — Но соловья баснями не кормят. Обсушу тебя, попотчую с дороги, а потом уж и о деле.

Обедали вчетвером. Сугонюк угрюмо молчал. Зато Надежда тарахтела и тарахтела. Она была непривычно возбуждена. Волновалась. И похорошела от этого волнения еще больше.