Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Вздохнула глубоко, взглянула на меня добрыми, преданными глазами:

— Одно жаль, отсылаешь подальше. А тебя два дня не было — я истосковалась. — Сказала она это легко и просто, как само собою разумеющееся. — Что же я должна буду сказать перед расстрелом?

— Но почему же перед расстрелом! — запротестовал я.

— А это, чтобы моим словам было больше веры.

— Совсем не обязательно доводить все до крайности. А сказать ты должна вот что: банду тогда передал Караулову и мне сам Чухлай. И потом, из-под ареста его освободила не ты, а я, но в твоем присутствии.

Она покачала головой:

— Перелицевать намерился. И кого же вот такой вывернутый Филипп Андреевич должен закрыть собою?

Черт бы побрал эту её проницательность!

— Не знаю.

Не поверила. Усмехнулась, глаза прищурила.

— Ты, «братик», со мною построже. Чего не положено, того лучше не знать. Я ведь баба любопытная и дотошная.

— Ох, и хитра же ты! — рассмеялся я.

— Да и сам не прозрачное стеклышко! — отозвалась она.

Мне было с нею очень легко, между нами установилось удивительное взаимопонимание.

— А поверят мне? — возникло у нее сомнение.

— Сделаем, чтобы поверили. Передадим тело Чухлая тетке, пусть похоронит на сельском кладбище и напишет на памятнике: «Погиб при исполнении служебных обязанностей». А тебя… упрячем пока в капэзэ. Такого человека ухайдакала!

— Могла бы — еще раз сделала то же самое! — огрызнулась неожиданно зло Надежда. Но тут же подобрела. — Крепка ли хоть тюрьма-то, предназначенная для меня?

— Капитану Копейке передам.

— Да… У него все настоящее. А потом?

— Тебя немцы и освободят.

— Глубоко запахиваешь… — проговорила она в раздумии. — И когда же мне за решетку?

— К утру приедет Игорь Александрович. С шумом, с гамом, чтобы все соседи видели и знали.

— Выходит, минуточки мои свободные уже сочтены. — Она невольно глянула на ходики, висевшие на стене напротив ее широкой кровати. — И не успею поделить с Сугонюком хозяйство: я уже сказала ему, пусть забирает любую половину. И дом перегорожу, не хочу ходить через одну с ним дверь. Так опротивел: не поверишь, миску с едой ставлю ему под нос, а меня с души воротит, словно дохлую кошку держу в руках.

«Ох, не вовремя пришло к ней это чувство!»

— Надюша, для пользы дела тебе надо с Сугонюком помириться.

Взорвалась мгновенно, как бочка с порохом.

— Не то что в одной постели, на одном кладбище не буду с ним лежать! Из гроба уйду! А еще раз мне такое посоветуешь, и тебя возненавижу!

Позеленела от злости, глаза — как у одичавшей кошки: огнистые.

Задачу задала!

— Да ты меня не так поняла, — начал я оправдываться, чувствуя себе виноватым перед нею. — Его тоже арестуют, как и тебя. Разведут по разным местам. Его в Ростов, как изменника Родины. А ты — чисто уголовный элемент, хотя вполне могла помогать своему мужу. Капитан Копейка на допросах и будет выжимать из тебя именно эти показания. А ты должна будешь твердить: «Ничего подобного не было. И про мужа ничего плохого не знаю, не замечала».

Она начала остывать. Слегка подобрели глаза.

— Ну, помилуют меня немцы… А ты — Сугонюка. Я же вижу, к чему дело клонится. И опять мы с ним в одном доме? Опять я — вари ему хлёбово! Хочешь, чтобы однажды накормила его беленой или крысиной отравой?

Одержимая!

— Сугонюк нужен для дела. Он будет звонить о том же, о чем и ты, только со своей колокольни: Чухлай не однажды ездил в Москву. Сугонюк видел, как Филипп Андреевич, откуда-то вернувшись, порвал билет. Ради любопытства Прохор собрал обрывки и прочитал: «Москва-Ростов. Мягкий вагон». Фашисты тоже не лыком шиты, сразу заподозрят, что мы им подсовываем свинью. Начнут проверять. И вот надо заставить их поверить, что белое — совсем не белое, а черное — не черное.

Кажется, я ее убедил, вернее — она согласилась подчиниться мне. Но как трудно далось ей это покорство: ссутулилась, опустились плечи. Обычная решительность сменилась явным безволием.

— Что от меня требуется?

— Немногое, — поспешил я растолковать. — Вечером мы с лейтенантом уйдем. На зорьке появится капитан Копейка. Так вот: не проявляй своих чувств к Шохе за это время. И позже, когда тебя будут допрашивать немцы, тверди, что ты мужем довольна: добрый, трудолюбивый.

По ее губам прошмыгнула лукавая ухмылка:

— Буду думать о тебе, а говорить о Шохе, тогда найду самые хорошие слова.

Разговор с Прохором Сугонюком был покороче. После того как в гитлеровском разведцентре удостоверятся, что Переселенец ведет двойную игру, они пересмотрят свою точку зрения на всю его информацию, особенно на характеристику Сугонюка. Стоило подумать, какие сведения должен о Сугонюке сообщить Иванов-Бекенбауэр. Конечно, отрицательные. «Сугонюк — предатель. Он выдал Пятого. В больнице была устроена засада, в результате которой задержан капитан Богач». И какие-то детали по задержанию, поясняющие, почему Богач арестован, а он, Переселенец, избежал этой участи. Подробности должны оправдывать Бекенбауэра, приготовившего ненадежные документы. Богач, вернувшись к своим, легко опровергнет измышления Переселенца и сообщит, что того арестовала советская контрразведка. (Видел своими глазами!) И расскажет, как мы хлопотали возле Бекенбауэра, которого мучил сердечный приступ.

Но, несмотря на такую поддержку, Прохор Сугонюк должен вызвать подозрение по другой статье: не был ли он искренним помощником советского разведчика полковника Чухлая? И его, как «личность подозрительную», нельзя перегружать ложной информацией. Два-три разрозненных факта. По банде: да, он лично знал веселого песенника Лешу Соловья, которому Чухлай поручил охранять невесту. О последних событиях в банде он, Прохор Сугонюк, не знает, так как дезертировал. Показался ему подозрительным этот самый Соловей: уж очень часто он отлучался неизвестно куда. Банду в то время преследовали неудача за неудачей: не успеют выйти с базы, их уже ждут чоновцы. Гулял упорный слух, что в банду проникли чекисты. Прохор рассказал о своих подозрениях Чухлаю: «Уж не гэпэушник ли этот Леха Соловей!» Филипп Андреевич приказал распять Сугонюка на сосне «за предательство»: «На верных моих друзей клевещешь! Уж не ты ли и есть тот гэпэушник!» Прохор, зная нравы банды, сбежал.

А что Сугонюк слышал потом о событиях в банде? «Болтали разное… Но Чухлая привезли связанным — это факт. И ушел он из-под ареста в ту же ночь, это точно».

Мог ли Сугонюк-Шоха-Вощина в чем-то заподозрить своего бывшего атамана, который отыскал его через четырнадцать лет и заставил работать на себя? Конечно, нет. Во-первых, Вощина не так уж много знал. Поэтому любое действие Чухлая в его глазах выглядело правомочным, продолжением тех дел, о которых Вощина лишь догадывался. А если все-таки внимательнее проанализировать прошлое? Что запомнилось Вощине необычного? Ничего. Ну, почти ничего. Разве что видел однажды, как Филипп Андреевич выбросил изорванный билет. Такой небольшой, картонный — «Москва — Ростов».