Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

«Корреспондент «Правды» Ярослав Никитин!» — Николая Лаврентьевича словно бы осенило. — Простите, это ваши репортажи читал я о дрейфе зажатого льдами ледокола «Седов»?

— Далекая молодость… Первые мои материалы в центральной прессе.

— А… о событиях в Испании? — осторожно выспрашивал Николай Лаврентьевич.

Никитин посуровел:

— Барселона, Гвадалахара, Мадрид… Это были первые бои с фашизмом. Но в ту пору еще слишком много было равнодушных. Средний буржуа не хотел поверить, что фашизм лютый враг всего человечества. А сейчас за эту близорукость расплачиваются и Франция, и Англия, да и вся Европа. — В словах Никитина звучала грусть. — Наверно, подумали: «Не излишне ли оптимистичен корреспондент? Враг — на пороге Донбасса, а Ярослав Никитин об освобождении Европы от фашизма…» Но мне такую уверенность дает то, что я видел, отступая, сюда от границы: нет предела воинскому мужеству нашего народа, его любви к Родине, которая попала в беду. Не читали мой последний очерк «Увидел фашиста — убей его!»? О подвиге артиллеристов в боях за Харьков. Один расчет прямой наводкой расстрелял шесть танков.

Сомов этого очерка не читал. Стало неловко.

— Знаете, захлопотался. Дела…

Никитин расстегнул планшетку и извлек уже потрепанную газету.

— Вот.

Сомов с благоговением держал в руках номер. «Правда». Когда еще доведется ее читать!

На второй полосе внизу крупным, броским шрифтом заголовок: «Увидел фашиста — убей его!» И рисуночек: пушка, возле нее бойцы, а впереди дымятся вражеские танки. Под очерком подпись: «Ярослав Никитин. Наш спецкор».

Как хотелось Сомову оставить газету у себя! Но он вернул ее, понимая, что у корреспондента — единственный экземпляр.

Никитин расстегнул шинель и, достав из нагрудного кармана гимнастерки удостоверение личности, протянул его председателю райисполкома.

Сомов сличил фотокарточку с оригиналом, переспросил фамилию, имя, отчество, и только после этого вернул удостоверение. Корреспондент воспринял перепроверку как должное: Светлово — прифронтовой город, бдительность должен проявлять каждый.

— Да, ситуация, скажу я вам! — посетовал корреспондент. — Километрах в тридцати выше по Светлой немцы захватили на левом берегу плацдарм, готовят переправу. Подполковник, проверяющий мои документы при въезде в Светлово, предупредил: немецкие танки могут в ближайшие часы перерезать шоссе. Тогда ни на Ростов, ни на Ворошиловград не прорвешься.

Сомову показалось, что гость, проявляя особую тактичность, заботится о нем, председателе райисполкома. И ответил мягко:

— Я-то дома. А вот вы…

— Такова уж моя служба: отходить с последними частями, — пояснил корреспондент. — В Молдавии довелось побывать в окружении. Едва выбрался. Хорошо еще, что меня взяли под свое покровительство моряки с Днестровской флотилии. Отчаянные ребята.

В душе Николая Лаврентьевича начало зарождаться теплое чувство к этому бывалому человеку. Он, не видевший фашиста вблизи, проникался невольным уважением к фронтовику.

— Николай Лаврентьевич, вы, конечно, знаете, какое внимание уделяет наша газета всесоюзной кочегарке. Мы намерены и впредь давать информацию о том, как живет и борется оккупированный Донбасс. Конечно, никаких конкретных фамилий: оставим инициалы или подпольные клички. Вот я и прибыл, чтобы просить вас стать нашим партизанским корреспондентом.

Где-то в тайниках души у Николая Лаврентьевича теплилась мыслишка: «Придет время, тайное станет явным. И тогда…» Но до этого «тогда» было еще очень далеко. Никитин о том же:

— Война. Не все герои вернутся с поля брани со щитом, как говорили древние. Но нельзя предавать забвению имена погибших.

Сомову нравился такт, с которым говорил корреспондент «Правды» о делах, не подлежащих огласке.

— Но как же я передам материалы? — спросил он с невольным сомнением.

— Свои-то будете отправлять по служебным каналам. А среди них весточку для меня. И пометьте: «Передать в «Правду» Никитину». Путь долгий, но иного мы с вами не придумаем.

— Что ж, попробую, — невольно смущаясь, пообещал Сомов.

— Район Светлово чересчур бойкий, и немцы тут будут всегда начеку, так что вдруг к вам не прорвешься. Но убежден, что рано или поздно кто-то из корреспондентов все же проведает вас.

— Мы на своей земле, — не без гордости ответил Николай Лаврентьевич.

— На своей-то на своей, — рассуждал корреспондент, — да условия… Ну, у самого подполья есть возможность вести активную борьбу: распространять нужные слухи, организовывать разного рода саботаж. А хорошего простора для маневра — нет. Настоящие леса только в районе Ивановки. Ну сколько их? Вот в Белоруссии — это леса! И партизаны там — хозяева положения.

Сомов невольно помрачнел. Вспомнилось сразу многое: десант в районе Ивановки, предательство лесничего Крутого. «Не так-то все просто, как представлялось в самом начале. И прав Никитин, бывалый человек, в Белоруссии подполью вольготнее, стало трудно в городе — подались в леса. А тут куда?»

Никитин начал собираться:

— В партизанские корреспонденты вас завербовал, пора и в дорогу. Второй раз попадать в окружение не имею желания. А немцы уж очень ловко клепают «котлы». Не успел оглянуться, чуть замешкался — и попался. Разведка у них поставлена, скажу я вам! Есть чему поучиться.

Он пожал Сомову руку.

Николаю Лаврентьевичу стало неудобно за свое негостеприимство: не догадался спросить гостя, когда тот ел последний раз.

— Извините, Ярослав Игнатьевич, за такой прием. На полчасика зайдемте ко мне, я тут неподалеку живу. Правда, бобылем.

— Боюсь, не попасть бы впросак, уж очень рьяно наступают немцы.

— А мы по-мужски, на ходу. И в дорогу кое-что возьмете. Неизвестно еще, когда отоварите аттестат.

Они вышли на улицу, Никитин вспомнил:

— У меня в машине есть фляжка спирту.

— Ну, что вы, Ярослав Игнатьевич, водочку найдем, — возразил Сомов.

Он взял корреспондента под руку и повел к себе.

Зайдя в небольшой глухой дворик председателя райисполкома, Ярослав Игнатьевич вздохнул:

— А здесь все, как в мирное время.

Еще больше удивил его уютный полумрак тихой квартиры. Увидев небольшой портрет, вправленный в красивую рамочку, спросил:

— Жена?

— Да, — с грустинкой ответил Сомов. — Сейчас, наверно, уже в Куйбышеве.

Никитин долго смотрел на портрет.

— Разрешите ознакомиться с дарственной надписью? Любопытен, как все журналисты.

— Пожалуйста, секретов тут нет.

Корреспондент с явным удовольствием прочитал вслух:

— «Оксана Григорьевна Сомова. 1 мая 1941 года». — Поставил портрет на место. — От Ростова и Ворошиловграда теперь все дороги идут к Волге. Вполне возможно, что судьба и меня занесет в Куйбышев.