Иван Семин - Сталинградские были

— Сядь, а то живо преклонишься, — одернул его Зайцев.

Говорков поспешно присел на корточки и возбужденно прошептал:

— А снайпером я, Вася, буду, обязательно буду!

…Уже с вечера Говорков начал готовиться к самостоятельной вылазке, а чуть рассвело, взял автомат, снайперку и, доложив командиру, пошел выбирать огневую позицию.

Утро, как всегда, началось с вылета немецкого воздушного разведчика «фокке-вульф». Потом разгорелся бой, начались бомбежки, лихорадочные обстрелы. Но ни орудийные канонады, ни взрывы бомб на этот раз не отвлекали Семена Говоркова. Он прошел вдоль железнодорожных путей, на которых стояли побитые вагоны, цистерны, платформы. В стороне от линии виднелись огромные изуродованные баки, какие-то станки, груды металлического лома. Говорков обошел их, осторожно переполз небольшую открытую площадку и выбрался на окраину завода. Здесь он отыскал укромное местечко между бетонными плитами и, замаскировавшись, стал выжидать. С немецкой стороны поднялась красная ракета, а затем раздались артиллерийские залпы. Сначала снаряды рвались где-то далеко за спиной Говоркова, потом стали быстро приближаться к нему. Но Говорков держался спокойно.

— Шалишь! Без прямого попадания меня здесь никакая сила не возьмет, — сказал он и плотнее прижался к земле, ожидая окончания канонады.

Осматривая местность и слушая недалекий грохот боя, он вспомнил переправу, вспомнил жену, маленькую дочку. Они провожали его до станции, до вагона. Тяжелое было расставание, он просил их не плакать, и они не плакали… Но только тронулся поезд — дали волю слезам и стали какими-то маленькими, беспомощными. Такими они теперь часто представлялись ему. «Как они там? Наготовили ли на зиму топлива? Не обижают ли дочку ребятишки?» Все эти вопросы тревожили его. Однако больше всего тревожило и пугало то, что каждый день гитлеровцы, хотя и с большими потерями, теснят защитников Сталинграда к Волге.

«В чем дело? Плохо воюют наши бойцы и командиры? Нет. Какие только не были тяжести и испытания, а они не дрогнули! Многие бойцы кровью истекают от ран, а не уходят с поля боя…»

Мысли оборвал характерный шум танковых моторов, и вскоре откуда-то слева вывернулась пятерка немецких приземистых танков и, не сбавляя скорости, помчалась мимо завода. «С фланга заходят», — догадался Говорков.

Потом до слуха долетели звуки, похожие на частые удары в большой барабан. Это заработала наша противотанковая артиллерия, и снова показались танки. Но теперь их было только четыре. Позади бежали два запыхавшихся гитлеровца. Они махали руками, пытаясь остановить машины. Внутри у Говоркова что-то колыхнулось, по телу пробежали холодные мурашки. Он приник было плотнее к земле, но тотчас сдвинул назад пилотку и прильнул щекой к прикладу винтовки с оптическим прибором…

Назад вернулся поздно вечером. Спустившись в овражек, где располагалась его рота, Говорков присел немного отдохнуть, поразмыслить, правильно ли он провел день, и между делом переобуть ноги.

Бой утих. Дым и смрад немного рассеялись. Внизу, ближе к Волге, беззвучно хлопотали под прикрытием высокого берега старшины и каптенармусы, получая на завтрашний день провизию. Из ближней землянки доносился глухой простуженный голос, постукивал котелок. И вдруг оттуда полилась неизвестно кем сложенная песня про Сталинград, про стойкость советских солдат:

Потом эта песня оборвалась, и, встревожив солдатские сердца, молодой голос запел «Жди меня». Где-то на Смоленщине, на Тамбовщине, в далеких краях Сибири, на Украине оставили солдаты своих родных, близких. В горячих схватках с врагом забывалась та чистая, нежная любовь, которая родилась под белоснежными яблонями и вишнями, на широких лесных полянах или на душистых коврах майских лугов. Но вечерами, в минуты затишья, эта любовь изливалась нежной песней.

— Нет сильнее солдатской дружбы и задушевнее солдатской песни, — проговорил, вздохнув, Говорков, когда окончилась песня.

Перемотав портянки, он пошел к себе в землянку.

Первым встретил его Зайцев, который уже сидел здесь и ждал.

— Ну как успехи? — спросил он.

— Плохо. За весь день только двоих подшиб, да и те сами нарвались, когда бежали из подбитого танка.

— Что ж плохого? — усмехнулся Зайцев. — Если бы каждый боец стукнул по парочке фашистов, давно бы Гитлеру крышка.

Говорков прикинул в уме и согласился.

С тех пор он регулярно выходил спозаранку на передний край нашей обороны и терпеливо выслеживал гитлеровцев. Зайцевская наука пошла на пользу, и личный счет Семена Говоркова рос день ото дня.

Так продолжалось, пока советские войска не прорвали вражеские позиции на флангах и не зажали всю группировку немцев в крепкие клещи. Защитники Сталинграда обрушили на врага ряд мощных ударов, после которых гитлеровцы заметно присмирели и не показывались из своих укрытий.

Говорков каждый день ходил «на охоту», менял позиции, пускался на всевозможные хитрости, но ничего не выходило.

— Все равно достанем! — сказал он однажды и направился к Котову, который теперь командовал ротой, но не забывал о Говоркове, интересовался его делами, помогал, когда в этом была необходимость.

Котов внимательно выслушал план, предложенный снайпером, задал несколько вопросов.

— Будь по-твоему! — сказал он. — Сделаем все, что надо…

За немецким передним краем на отшибе стоял трехэтажный разрушенный дом. Он мог служить надежным укрытием не только от оружейного, но и минометного огня. Место вокруг было открытое и хорошо простреливалось во всех направлениях. Пользуясь ночной темнотой, Говорков добрался до этого дома и облюбовал себе место под разбитой лестничной клеткой.

Утром, в условленное время, с нашей стороны прилетел тяжелый снаряд и разорвался между двумя землянками врага. Перепуганные фашистские солдаты выскочили наверх и заметались в поисках другого убежища. Говорков дал по ним короткую автоматную очередь и притих.

Через равные промежутки времени наши снаряды рвались в гуще немецкой обороны. Фашисты, выбитые из насиженных мест, кидались от одного укрытия к другому. Говорков едва успевал нажимать на спусковой крючок.

К полудню он насчитал вокруг своей огневой позиции больше трех десятков убитых. «Удачная охота. Теперь, как стемнеет, можно и назад возвращаться…»

Видя, что артиллерийский обстрел прекратился, гитлеровцы стали потихоньку выходить из своих укрытий. Говоркову не терпелось продырявить еще две — три головы, но он боялся демаскировать себя без артиллерийского обстрела и всячески удерживался от соблазна. Но вот над одним окопом показался офицер в широкополой фуражке. Говорков не вытерпел. И тотчас в его сторону с воем полетели немецкие мины. Кольцо их сжималось все теснее и теснее.