Моше Натан - Битва за Иерусалим

Пехотная рота — «сорт 2-й». Естественно, что от ее людей не требуют дел, для которых предназначены парашютисты. В душе, однако, они были готовы на все, даже отразить атаку иорданцев.

Не будем к ним слишком строги за то, что они притихли под тяжелым многочасовым огнем. Они не родились гренадерами, а многие из них уже успели позабыть, когда они праздновали свое тридцатилетие.

Огонь не ослабевал. На одной из позиций Гури встретил бородача Бен-Иеши: он щупал свой пульс.

— Я на себе ставлю опыты, — усмехнулся он. — Пульс подскочил до 140. В минуты такого стресса кровь выделяет в ткани особое вещество — адреналин. Эта штука и вызывает ощущение страшной усталости.

Гури осмотрелся и увидел людей, засыпающих сидя. Что с ними будет, спросил он себя, если начнется предполагаемое наступление легиона? Он принялся их будить, приказал дополнительно раздать гранаты и быть готовыми ко всему.

Занимаясь другими, он, однако, прислушивался и к собственным ощущениям. Неужели он боится смерти? Нет! Он давно не боится ее. Казалось, он снова отброшен в 1948-й, в состояние той же душевной горечи. Только на сей раз все куда более трудно и запутано. Теперь он уже не юноша и в обстреливаемом Иерусалиме его дожидаются жена и дочки. Он не боялся. Он ненавидел тех, кто навязал ему эти тяжкие испытания.

Он продолжал ждать атаки иорданцев — ее все не было. «Кол Исраэль» по-прежнему сообщал о налетах иорданской и сирийской авиации («Как оно там в действительности-то, что кроется за этими мрачными известиями?»).

После полудня к Гури стали поступать донесения с позиций о раненых, разбросанных по линии границы. Особенно серьезным было положение отделения в уединенно стоящем доме, оказавшемся отрезанным на самой северной оконечности Иерусалима. Пехота застряла там поневоле: дом стоял на совершенно открытой местности и очутился в кольце разрывов, так что всякий доступ и эвакуация стали невозможными. Уже в самом начале обстрела в дом попал снаряд, тяжело ранивший одного из пехотинцев.

Отделением командовал карикатурист-газетчик Майк Ронан. Майк был контужен воздушной волной. Он оглох, в глазах у него двоилось. Все вокруг стало расплывчатым, словно покрылось пеленой. С головы сорвало и унесло каску. Он попытался нащупать ее, и тут снова разорвалась мина. Тогда он махнул рукой на попытки ее найти. Всю войну Майк прошел без каски, каждый посвист близкой пули напоминал ему о его невольном молодечестве.

Воздух по-прежнему спрессовывало и сотрясало огнем. Снаряды ложились так часто, что Майку, некогда воевавшему на Тихом океане, пришлось признать, что такой плотной концентрации огня он еще не видывал.

Говорит Майк: «Многочасовое ожидание под сильнейшим огнем с очень близкой дистанции… Такой опыт не забывается всю жизнь. Чувствовал тогда я себя неважно — неважно чувствую себя и сегодня, когда все это вспоминается. В таком же состоянии были и все остальные. Но паники все-таки не было никакой. Спокойно сидели и спокойно ждали. Очень хотелось что-то предпринять, но понимали, что это невозможно. Многие никогда прежде не служили в армии; другие за три дня до войны первый раз в жизни стреляли из винтовки. В таких условиях нам ничего не оставалось, как выжидать под снарядами и вести учет раненых, которых становилось все больше и больше».

Поначалу раненых упорно старались эвакуировать из огненного кольца, пробовали выносить их по траншеям. Но поскольку в траншеях нельзя было выпрямиться без того, чтобы не подставить голову под осколки, это казалось пустой затеей.

Прокатывающиеся орудийные выстрелы, свист и жужжание разлетающихся осколков не давали покоя. Часть снарядов рвалась на ничейной полосе между позициями иорданцев, траншеями и домом на израильской стороне. Кто-то попытался пустить в ход базуку, но из этого ничего не вышло: загорелись лишь заросли на ничейной полосе. Ничего не было видно, так как перед самым носом рвались снаряды.

Неподалеку, в окопе, сидел преподаватель философии Шмарьяху Ривьер, он был парашютистом запаса. Во время мобилизации было решено, что в парашютисты он уже не годен, требуется что-нибудь полегче. Шмарьяху Ривьер попал в подразделение иерусалимских «старичков».

Раздался очередной свист, грянул дикий взрыв, во все стороны брызнуло кусками стали. Шальной осколок угодил в голову доктора философии и впился в его мозг. Издав стон, преподаватель скорчился и замертво рухнул на землю. Его бывший отряд парашютистов без единого выстрела достиг Шарм-аш-Шейха.

Кроме Ривьера в роте у Гури были и другие университетские преподаватели, в том числе профессора Патенкин и Левитан и доктор Роберт Шерешевский.

Он находился в окопах, отрытых в городе рядом с гробницами, когда был убит наповал: пуля пробила каску и размозжила голову.

Через несколько недель после окончания боев, в мирные дни, когда в памяти бойцов еще ярче встал ужас этих часов, проведенных в окопах и на позициях, Гури сделал две записи, посвященные людям, так много обещавшим в будущем и погибшим под его командованием в первый день войны.

Роберт

Доктор наук Роберт Шерешевский, юношей спасшийся из Варшавского гетто. Человек, по болезни освобожденный от призыва; близорукий, в очках, с отточенным умом интеллектуала; вечный скептик, «аутсайдер», подчас вызывающий раздражение собеседников резкостью своей критики, холодностью суждений. Роберт, преподаватель экономики, доброволец, умоляющий, чтобы его призвали, личным примером подтвердивший слова из книги Бреннера [9] Иосеф Хаим Бреннер (1881–1921) известный израильский писатель и публицист, связанный с еврейским рабочим движением. Погиб в 1921 г. во время беспорядков в г. Яфо. : «Не могу не идти. Если я не пойду, у меня помрачится разум». Боец, лишь считанные дни обучавшийся стрелять, бросать ручную гранату, переползать и перебегать от укрытия к укрытию. Личность, не знающая страха и сомнений, в абсолютном ладу с собою. Роберт, который пятого июня утром изо всех сил упрашивал меня: «Пожалуйста, не отсылай из роты. Я знаю, — нет у меня солдатского удостоверения, но я хочу быть с этими людьми». Он добровольно пошел в огонь, в жестокий огонь. Пули сыпались на нас весь день, и к вечеру одна из них раскроила ему голову. Один из массы добровольцев тех дней. Кладезь ума, он в тот день свершений обратил свои слова в дела».

Шмарьяху

«После того, как он разбился, выяснилось, что как раз у него есть имя, есть дом, и какая это огромная несправедливость — его гибель». (С. Изхар) [10] Изхар Смилянский (род. в 1916 г.) известный израильский писатель и педагог. С. Изхар — авторский псевдоним. .

Шмарьяху Ривьера я в основном узнал после его смерти. Он стал одной из первых жертв Иерусалимской битвы — осколок угодил ему в голову через три часа после начала обстрела. До этого я видел перед собой командира отделения, красивого синеглазого человека, улыбчивого молчуна.