Моше Натан - Битва за Иерусалим

Эли собрал солдат и объявил, что все направляются в Еврейский квартал, пояснив, что переулки в квартале очень узкие, и каждая улица может оказаться ловушкой. Особая опасность грозит гем, кто отобьется; может быть открыта стрельба по своим. Поэтому он сам решил пойти на нешуточный риск и приказал поставить все оружие на предохранители. «Стреляем только по моей команде, — объявил он. — Или когда воочию увидим перед собой легионера».

Рота вступила в Еврейский квартал и поднялась на возвышение разрушенной синагоги Порат-Иосеф. К своему удивлению, Эл и убедился, что помнит каждый камень, каждый ход и каждое окошко, как будто расстался с ними только вчера. Посылая людей на сторожевые посты, он инструктировал их примерно так: «Теперь ты пойдешь налево и увидишь узкий переулок. Он начинается двумя ступеньками. Поднимешься и войдешь в дом, у которого правое сводчатое окно господствует над всей улицей. Там и установишь пулемет».

По мере продвижения вперед Эли все больше убеждался в том, что ему не нужно ни привыкать к месту, ни освежать свои воспоминания. Дотрагиваясь до стен, он узнавал даже выбоины от пуль более чем девятнадцатилетней давности. Он свернул в тихий переулок, который помнился ему в грохоте взрывающихся гранат. Тогда здесь наступали легионеры, и он помнил смертельно бледные лица местных жителей-евреев.

У него перехватило дыхание, когда он вышел к своему дому. Дома не было — лишь развалины и груды мусора. Потрясение было настолько сильным, что ему хотелось махнуть на все рукой, бросить свою роту и помчаться по переулкам и сводчатым улицам, как когда-то, когда он был худеньким бронзовотелым пацаном. Больше терпеть он не мог. Он должен увидеть все. Все— сразу. Наедине со своими воспоминаниями.

Закончив расставлять по разным закоулкам квартала сторожевые посты, Эли остановился перед Константинопольской синагогой. Он хорошо помнил, как в один из последних дней осады прибежал сюда, лавируя среди взрывов. Перед его мысленным взором была та же синагога, но битком набитая перепуганными людьми, которые теснились вокруг шкафа со свитками Торы и молили Бога о спасении. Он помнил, как обратился один из старейшин квартала к солдату- пулеметчику: «Доколе будете сражаться? Ведь вы уже все изранены».

Теперь он очутился возле Мисгав-Ладах и принялся рассказывать одному из сопровождавших его молодых солдат: «В 1948-м здесь размещался эвакопункт раненых и убитых в боях. Солдаты здесь ждали подкрепления, которое так и не пришло».

Он двинулся в сторону улицы Хамидан, некогда представлявшей собой лестницу, — теперь она была залита асфальтом. «Дошло до того, — продолжал он свой рассказ, — что мы были вынуждены закладывать оконные проемы камнем, чтобы противостоять идущим от дома к дому легионерам». Затем ему вспомнились слова, с которыми арабы обращались через громкоговоритель к еврейскому гражданскому населению: «К евреям Иерусалима. Мы разрушили многие из ваших жилищ, вы понесли тяжелые потери в людях. У вас уже не осталось территории для борьбы. У вас нет никаких шансов на помощь извне. Не проливайте напрасно вашу кровь. Мы предоставляем вам выбор — сдаться или умереть».

Как все переменилось, подумал Зли. И как это замечательно — вернуться сюда, на место поражения и отчаяния, сильным солдатом, хозяином положения, диктующим условия. Он шел и дотрагивался до стен, чудодейственно возрождавших в его воспоминаниях образы людей, с которыми он рос, играл, а потом попал в плен.

Воспоминания подарили ему огромную радость, и, хотя были в них и боль, и унижение, он не испытал ни малейшего желания отомстить арабам. Он включил рацию и доложил командиру полка, что сворачивает в Армянский квартал. И здесь многое напомнило ему времена его юности. Особенно хорошо он запомнил унизительное шествие пленных по приказу арабского офицера, командовавшего захватом Еврейского квартала. Колонну стариков, больных и подростков заставили пройти пешком через все города Западной Иордании, чтобы создать у тамошних жителей впечатление великой победы. Эли вспомнил, как забрали в колонну пленных его отца Рахамима, и как покойная мать попросила его последовать за отцом и поддержать его на горестном пути.

Теперь, когда он снова шагал по Армянскому кварталу, по тем местам, где некогда ползла колонна пленных, он мысленно видел, как сбегались со всех сторон армяне, плевали в пленных и забрасывали их камнями и проклятиями.

Видения, воспоминания… Он волновался все больше и больше. «Я чувствовал, — говорит он, — что если не разделю эти переживания с близким человеком, лопну. И, передав командование- моему лейтенанту, я поехал в еврейский Иерусалим, чтобы разыскать отца и привезти его сюда».

Вскоре после того, как парашютная рота Замуша вошла в Львиные Ворота и освободила Храмовую гору, а иерусалимская пехотная рота Эли вошла в Мусорные Ворота и освободила Еврейский и Армянский кварталы, к Моти явилась высокопоставленная арабская делегация. Ее возглавляли правитель города, судья и городской мэр, одетый по случаю события в синий костюм, белую рубашку и темный галстук. Они официально объявили о сдаче иорданского Иерусалима и отметили, что большинство легионеров уже бежали из его пределов. «Со стороны жителей города не будет никакого сопротивления», — сказал мэр. Исходя из этого, Моти, со своей стороны, обещал, что прочесывание не будет сопровождаться стрельбой. Мэр поспешил добавить, что «за партизанские действия бандитов он не отвечает».

Сразу же после этого визита последовал приказ остальным полкам парашютной бригады окружить стены Старого города и войти в него со всех сторон.

Солдат разведки Ури Арбель, сидевший в это время на крыше отеля «Интерконтиненталь», что на вершине Масличной горы, видел, как колонны парашютистов окружают стены кольцом и входят в ворота. «Это вступление колоннами со всех направлений в стены города вдруг напомнило мне батальную сцену времен Пятикнижия», — говорит он.

Роты 7-го полка, к тому времени уже находившиеся в окрестностях площадки перед Стеной, собрались и приступили к прочесыванию переулков Старого города. Бойцы втискивались в узкие щели и гуськом шли вперед по каменным ступеням, под каменными сводами. Их каски и автоматы виднелись из-за оград, возле уличных столбов, углов и построек. Им приходилось вести дуэль со снайперами, не смирившимися с капитуляцией. В этих перестрелках погибло в течение дня четверо парашютистов и многие были ранены.

Две роты 7-го полка во главе с их командирами Замушем и Мусой приблизились к Еврейскому кварталу, направляясь к кишле — древней тюрьме, прилепившейся к западной стороне городской стены и обращенной фасадом к еврейскому Иерусалиму. «У нас было такое чувство, будто война уже кончилась, — рассказывал один из солдат, — но зрение и слух напряженно ждали любого сюрприза. Вокруг не было заметно никаких признаков штурма: ни горящих церквей, ни за-копченных улиц, ни поврежденных объектов. Все купола, башни и дома сверкали под солнцем летнего утра. Мы, словно в восточной сказке, шли по залитым светом улицам».