Алексей Гарри - Рассказы о Котовском

По привычке потягивая себя за нос от смущения, командир бригады подошел к генералу. Генерал передал ему шашку эфесом вперед и сказал дрогнувшим голосом по-немецки:

— Я сдаюсь на ваше благородство.

Котовский галантно взял его под руку, и они вместе вошли в клуню. Кавалеристы, не зная, что на эту международную операцию, быть может, «смотрит вся Европа», держались за животы, покатываясь от неудержимого смеха.

Ночью за генералом и его штабом из дивизии прислали автомобиль.

Шестая польская армия, однако, решила не стерпеть того, что у нее под самым носом стащили командующего. Белополяки прорвали фронт красной пехоты и в прорыв пустили две дивизии. Так что плохо, должно быть, пришлось бы котовцам, если бы в эту же ночь в село, где они расположились, не вступила возвращавшаяся с рейда конница Буденного.

Село было крохотное и бедное, с низкими хатками в средний человеческий рост. В течение нескольких минут улицы, дворы и огороды наполнились десятками, сотнями, тысячами оседланных лошадей. Лошади были голодны, они объели в течение часа все соломенные крыши. Деревня приняла такой странный вид, будто бы по ней неожиданно пронеслась какая-то прожорливая гусеница.

Месть шестой армии началась на рассвете. Белопольские цепи подошли к самому селу; спящие кавалеристы были разбужены треском ружейной и пулеметной стрельбы. Вскоре заработала и артиллерия.

Утро началось в густом тумане, ограждение проспало или прозевало врага. В селе было ровно в десять раз больше конницы, чем это нужно было для боя. Между тем каждый вражеский снаряд, попавший в эту кашу из многих тысяч людей и лошадей, причинил бы неисчислимые бедствия. Оттого что конницы было слишком много, дать бой сразу было нельзя.

Пришлось маневрировать. Полки за полками медленно потянулись из села по шоссе.

Маленькая бригада Котовского — триста человек и четыре пушки — пошла полем, чтобы не спутать чужой колонны.

Один спешенный полк, медленно разворачиваясь, отражал яростные атаки противника. Белополяки шли тремя цепями, не считая резервов. Их синие мундиры мелькали на не убранных еще участках пшеницы, как гигантские васильки.

Мимо нас беспрерывным потоком шли эскадроны за эскадронами, полки за полками. Не один хор трубачей прошел на белых конях, с серебряными трубами. Двигались сотни тачанок с пулеметами, бесконечные обозы, походные кухни, радиостанции, подводы со снарядами, овсом, продуктами, лазаретами. Обоз уходил куда-то в тыл, конница сзади нас расходилась направо и налево от шоссе, готовя глубокий охват для контратаки.

Прямо против нас стал артиллерийский дивизион. Усталые кони уныло опустили головы, их, вероятно, из-за тревоги не успели напоить перед выступлением. Артиллерийские командиры съехались тесной кучкой и поглядывали по сторонам в бинокли. И было на что глядеть — цепи противника приближались, пули залетали сюда все чаще и чаще.

В десяти шагах от нас остановились еще трое конных, видимо штабных. Высокий человек с черной окладистой бородой оживленно жестикулировал. Что-то горячо обсуждалось. Ветер доносил до нашего слуха отдельные обрывки реплик.

— Оставить батарею… Отвлечь внимание противника… заградительный огонь.

Наконец черный человек отделился от группы всадников и подъехал к артиллерийским командирам.

— Вот что, — сказал юн, — здесь придется одну батарею оставить. Позиции нет, но ничего не сделаешь. Кто хочет остаться?

Все командиры сделали одновременно неуловимое движение рукой, собрав поводья и показывая этим молчаливую и единодушную готовность. Только один из них тронул шенкелями коня и выехал вперед.

— Разрешите мне, — сказал он, — я останусь.

Командир и начальник с черной бородой несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза. Это был молниеносный немой разговор, и они, видимо, сразу же столковались.

— Только, знаете, — прибавил начальник, очевидно с трудом подбирая нужные слова, — тут придется уже до последнего держаться, пока не. выступим. А котовцы, в случае чего, прикроют обоз.

— Есть, — ответил командир батареи просто.

Шесть пушек одна за другой стали спускаться с шоссе на скошенный луг и становиться на позицию тут же, в открытом поле. Артиллеристы молча делали свое дело с особенным, сосредоточенным выражением на лице. Колонны снова тронулись. Не успели мы отъехать и полверсты, как пушки сзади нас начали уже стрелять.

Прошло еще минут сорок. Шоссе переваливало за небольшой холм. На вершине холма, в маленьком фруктовом саду, стояла одинокая хата. В саду играли дети, во дворе сушилось какое-то пестрое тряпье. Котовский остановил бригаду — спешить нам было некуда, мы все равно ждали приказа из дивизии и не могли далеко уходить от этого района.

С вершины холма открывался превосходный вид на все поле битвы. Белополяки, занявшие уже часть оставленного конницей села, наступали громадной голубой, светящейся выстрелами подковой. По шоссе бесконечной черной лентой тянулся обоз. Наша конница далеко справа и слева кралась через реденький лес, разворачиваясь для перехода в наступление. Впереди на совершенно голом поле стояло шесть крошечных пушек, зарядные ящики и десятки подвод со снарядами, расставленных на почтительном расстоянии друг от друга для того, чтобы противнику потребовалось больше времени их уничтожить.

Батарея стреляла очередями, видимо прямой наводкой — раз, два, три, четыре, пять, шесть и опять сначала. Тела орудий поочередно венчались шапкой белой пыли. Артиллерия противника оставила в покое шоссе и деревню, сосредоточив весь огонь на одинокой батарее. Снаряды ложились уже совсем близко от нее.

Группа конных штабных также остановилась подле нас. Они разглядывали в бинокли поле битвы. Один из них сказал с гордостью:

— Вот это дуэль, это я понимаю.

Человек с длинной черной бородой живо обернулся к нему.

— Какая же это дуэль, — сказал он, — господь с вами, голубчик. Это убийство. Пятьдесят пушек против шести, шутите, что ли!

У калитки сада появилась молодая краснощекая женщина. Она держала в руках большой букет полевых маргариток и что-то кричала нам, улыбаясь. Один из конных ординарцев подъехал к ней и забрал в охапку цветы. Когда он возвращался обратно с занятыми букетом руками, лошадь его заупрямилась. Как раз в эту минуту что-то угрожающе засвистело в воздухе и разорвалось с оглушительным треском. Нас закидало песком и щебнем. Какая-то проказница-батарея решила, очевидно, пугнуть нас, кучку всадников, вызывающе стоявших на возвышенности.

Когда рассеялся дым и мы освободили глаза от пыли, женщины у ворот уже не было. По обеим сторонам шоссе лежали лошадь и кавалерист. Оба были мертвы. Цветы рассыпались. Сухой песок жадно впитывал в себя две большие кровавые лужи…