Михель Гавен - Дорогая Альма

— Да, очень красивая женщина, жаль ее. — Маренн вернула портрет Пирогову и снова склонилась к Альме, смазав рану лекарством.

— Вы чем-то похожи на нее, — неожиданно сказал Пирогов. — Даже не чем-то, очень похожи. В вас тоже благородство, бескорыстие, отзывчивость. Это черты, присущие людям с воспитанием, благородного, светлого происхождения. Не только им, и в низах встречается, конечно. Но намного реже. Там больше приземленности, расчета. Ты — мне, я — тебе. Получил услугу — изволь расплатиться. Гребут под себя, и главное — обогнать соседа, выделиться. С этим же часто соседствуют трусость, предательство. Потому всегда так важна интеллектуальная, благородная прослойка в обществе, кем бы она ни была представлена — аристократия или представители культуры, религии. Они подают пример, устанавливают правила в обществе. И низы подтягиваются. Вот ваш офицер сказал, что в Уманском лагере сидит миллион пленных красноармейцев. С офицерами и генералами. Признаться, я не знал. Я ужаснулся. — Пирогов вздохнул. — Ведь в самом деле можно подумать, глядя на это, что русские — нация трусов. Миллион пленных! Вот до чего довели страну большевики. Вы знаете, фрау Сэтерлэнд, я вырос совсем в другой России. Такая картина в той России была бы просто невозможна. Люди знали, что такое честь. Трусость, доносительство — они, конечно, присутствовали, но это презиралось. Большевики растлили народ. Они научили людей, что доносить друг на друга хорошо, за это поощряют. Каждый за себя, утопи соседа, сам выживешь. Выпустили наружу самые темные инстинкты, сколько крови пролили невинной. И вот к какой катастрофе все это привело. Миллион пленных с генералами. Конечно, люди, которых приучили быть стукачами и видеть в ближнем врага, не могут вместе защищать страну. Это настоящая катастрофа. Я все время думаю об этом. И мне горько.

— Но надежда есть, не надо отчаиваться. — Маренн закрепила бинт на ране собаки и повернулась к Пирогову. — Я это сказала Рауху. И скажу вам. Вспомните хотя бы хозяина этой овчарки. — Она погладила Альму между ушами, и собака лизнула ей руку. — Того парнишку-инструктора, который пожертвовал собой ради собаки. Я уж не говорю, ради Родины. Ради Родины — само собой. Вспомните его товарищей, вот отца Юры. — Она прикоснулась рукой к плечу притихшего мальчика. — Или тех красноармейцев, которые сейчас находятся у лесничихи в сторожке. Ведь они не трусы, они смелые и достойные люди. Просто раньше их не видно было за всей швалью, что всплыла наверх. За теми Агафонами в кожанках, о которых вы рассказывали. А в трудные времена они всегда проявляются. А Агафоны сидят в плену в яме и прячутся в тылу. Такие трудные времена не для них. И к слову, я пришла спросить вас, Иван: каковы же намерения тех красноармейцев, что они собираются делать? Сказали ли что-то лесничихе? — спросила Маренн. — Вряд ли им удастся пробиться к своим. А долго существовать в тылу противника, не имея надежного укрытия невозможно. Их обнаружат и уничтожат. Облавы все равно начнутся. Если не на мирных жителей, как планировал Олендорф, то за военными и коммунистами охотиться будут постоянно.

— Я ничего не могу сказать, — Пирогов пожал плечами. — А Пелагея тем более. Полагаю, что никаких планов у них нет. Они оторваны от реальности. Не знают, где свои, где противник. Живут одним днем. Теперь еще они лишились и командира. Состояние этого политрука, как сказала Пелагея, тяжелое, вряд ли долго протянет. Все время без сознания. Я дал ей лекарство и бинты, которые вы передали. Они с Миколой перевяжут его. Но этого, конечно, недостаточно. Говорит, они все время спорят. Но о чем — она же не понимает. Вы же знаете, фрау Сэтерлэнд, далеко ли линия фронта? — спросил он осторожно. — Вы же можете сказать.

— Могу, конечно. — Маренн кивнула. — По сводкам, которые я получаю из управления, на этом направлении наши войска продвинулись к железной дороге Коростень — Киев и приступили к формированию плацдарма в районе реки Ингулец. Там сейчас идут упорные бои. Наступление замедлилось.

— Это минимум километров двести, — покачал головой Пирогов. — Как быстро. Так мы практически в глубоком тылу…

— Так и есть, — согласилась Маренн. — Так что если нынешние обитатели сторожки все-таки рассчитывают добраться до своих, перед ними стоит тяжелая задача. Практически невыполнимая. Двести километров по лесам с тяжело раненным командиром и девушкой Варей, которая тоже ранена. Не надо забывать о ней. Ведь, если она узнает, что в сторожке красноармейцы, она решит отправиться с ними.

— Думаю, она уже знает. — согласился Пирогов. — Когда я сообщил Пелагее, что вы заняты и не сможете осмотреть раненого, а карательная операция временно отменяется, та сказала, что Микола приведет ее назад. Все-таки она тоже врач, хоть и собачий. Так что надо думать, они там все вместе. Но точно я не знаю, конечно. — Он пожал плечами.

— Вот видите, два раненых, две собаки…

— Но и остаться в тылу они не могут. — Пирогов с сомнением покачал головой. — Разве только партизанить, как Денис Давыдов когда-то.

— Партизанской войны никто не отменял, но не мне давать советы, конечно. — Маренн улыбнулась. — Я только могу сделать вид, что ни о каких партизанах в этом районе никогда не слышала. Однако, вы можете спрятать их всех в хижине вашего бывшего хозяина на острове. И там их быстро не найдут, конечно. А местным жителям будет спокойно, что у них есть защита. Как я понимаю, немцев здесь останется немного, в основном местные полицаи. А у тех всегда к бывшим односельчанам свои счеты. Родину можно защищать и в тылу противника.

— Я с вами согласен, фрау Сэтерлэнд. — Пирогов явно оживился. — Это, безусловно, выход. Но это не мне решать, конечно. Я только могу предложить. Решать должен их командир. А он при смерти. А без командира отряд — не отряд. Они разбредутся поодиночке и погибнут.

— А сколько там бойцов? — спросила Маренн.

— Осталось девять человек, как сказала Пелагея. Политрук десятый… Двое погибли в перестрелке с полицаями, остальные ушли, воспользовавшись тем, что командир ранен. Решили пробиваться сами, маленькой группкой.

— Чтобы спасти командира, ему надо сделать операцию, — произнесла Маренн и, встав со стула, подошла к окну. — Однако разыгрывать их у нас не получится. Тем более что, скорее всего, там Варя, которая все знает.

— Она с операцией не справится. У нее наверняка нет такого опыта, — обеспокоенно заметил Пирогов. — Она может ассистировать, и уход она обеспечить сможет.

— Я понимаю, — кивнула Маренн. — Если делать операцию, то делать ее надо мне. И чем скорее, тем лучше. Фриц прав, они должны знать правду, кто я. Иначе мы и операцию не сделаем, только потратим время на выяснения, а хуже — дело дойдет до стрельбы.