Иван Арсентьев - Суровый воздух

Скрутив цигарку толщиной с добрый пулеметный ствол, он передвинулся на пне и, бесцельно блуждая глазами по оврагу, втягивал в себя дым с таким ожесточением, что бумага цигарки то и дело вспыхивала пламенем.

Исцарапанные в кровь руки ныли. Кончики пальцев машинально выстукивали по коленям дробь. Летчик вспомнил старика, который помог ему бежать. «Хороший мужик, – с теплотой подумал он, – себя не пожалел, а меня спас. Вот они какие, наши люди».

После студеной воды и табака возбуждение спало. Он огляделся. Ущелье, показавшееся ему на первый взгляд зловещей могилой, становилось в глазах его все более привлекательным своей суровой красотой. В ветвях ближнего дерева он увидал брошенное птицами гнездо. «Даже птицы улетели, – подумал он. – Всех разметала проклятая война. Впрочем, теперь уже осень. А все же, должно быть, хорошо в этом ущелье летом, особенно лунной ночью, вон там, над обрывом, у старого карагача, где ручей…» Но вскоре мало свойственное Остапу лирическое настроение исчезло, уступив место тревожной озабоченности. Как выходить к своим? Линия фронта неблизко. За две ночи вряд ли добраться. Днем особенно не разгуляешься, на каждом шагу гитлеровцы. Надо обдумать положение, составить план действий… «Значит, так: с наступлением темноты выхожу из лесу и отправляюсь напрямую к…» Но тут же он вспомнил, что полетная карта и ручной компас пропали вместе с самолетом. Как теперь ориентироваться без них ночью, да еще в горах? И его впервые охватил страх. «Что за чушь, – разозлился на себя Остап, – спокойно!»

Район полетов он неплохо изучил, мог назвать все населенные пункты, знал направление основных дорог. Правда, компаса нет, зато звезды на небе будут. «Сориентируюсь по ним…»

Ночь спустилась темная. По небу, как назло, ползли холодные равнодушные облака. Приунывший Остап выбрался из оврага, решил пробираться к дороге. Идти ночью было куда труднее, чем даже бежать днем. Лишь к полуночи он вышел на дорогу и пошел по изгрызанному снарядами асфальту. Вдруг впереди в темноте вспыхнул зеленый луч фонаря, осветивший какой-то неясный силуэт. Летчика словно ветром сдуло с дороги. Он упал, притаился, сросся с землей. Не дальше чем в десятке метров два немца пытались запустить мотоцикл. Еле сдерживаясь, чтобы не чихнуть от попавшей в нос пыли, Остап держал палец на спусковом крючке пистолета, наблюдая за ними. Судя по клеенчатому дождевику и полевой сумке, висевшей через плечо, один из них был офицер. Он светил фонариком, в то время как водитель, постукивая ключами и покашливая, копался в моторе.

Вот мотор мотоцикла фыркнул, затрещал, раздались звонкие выхлопы. Летчика обдало резким запахом бензина. Сжавшись в комок, Остап вскочил с земли и бросился к машине. Остальное произошло молниеносно: удар пистолетом по голове свалил водителя, в перекошенное ужасом лицо офицера хлестнул короткий выстрел. Остап схватил офицерскую сумку с картой и компасом, поднес к свету фары, и тут ему пришла дерзкая мысль. У него даже мороз по коже пробежал. Прислушался: тихо. Быстро стащил с офицера плащ, схватил за ноги трупы и поочередно отволок их в кювет. Мотоциклетный мотор продолжал тихонько постукивать.

Остап надел на глаза очки, застегнул капюшон и решительно залез на сиденье. «Эх, была не была….» – и рванул с места так, что сам еле удержался в седле. Он несся в темноте, испытывая особое злое наслаждение. «Выберусь!» Его беспокоило одно – не нарваться бы где-нибудь у въезда в деревню на закрытый, охраняемый шлагбаум. Мотоцикл уже дважды проскочил мимо немецких регулировщиков, настойчиво сигналивших фонарями «стоп».

Вот промелькнула деревня, за ней вторая, третья… Холодный ветер бил в лицо, перехватывая дыхание. Остап спешил. Под мотоциклом, пожиравшим черные километры, пылилась разбитая дорога. Начинало светать. Горизонт впереди побледнел. Встречные машины больше не попадались, и только небольшие группы солдат с изумлением останавливались, поражаясь сумасшествию офицера в очках, мчащегося прямо в руки советским войскам. Рассвело. Вдруг впереди из-за ближней высоты выплеснулись в небо две яркие ракеты. Остап затормозил у неглубокой балки, через которую был переброшен деревянный мост.

«Наши наступают, – с радостью подумал он. – Передовая где-то рядом. Пора бросать мототехнику».

Он слез с машины, с трудом разводя онемевшие плечи. Наскоро проверил багажник и подтолкнул мотоцикл, намереваясь сбросить его под мост. В этот момент над его головой засвистели пули, и следом послышалась очередь из автоматов. Бросив машину, Остап кубарем скатился в балку и помчался вдоль нее, путаясь в длиннополом плаще.

Отбежав шагов сорок, он присел в кустах и оглянулся. На мостике показалась группа солдат в плащ-палатках. На зеленых касках у них были видны красные звезды.

– Наши! – радостно воскликнул Остап и, сорвавшись с места, кинулся обратно, размахивая пистолетом и выкрикивая что-то непонятное. Солдаты, увидев бегущего к ним немца, спокойно стояли, выжидая.

Когда он оказался совсем близко, раздалась резкая команда: «Хальт, хенде хох!», и автоматы угрожающе остановились на уровне его груди.

– Ребята, да что вы, очумели, что ли? За кого вы меня принимаете? – бросая пистолет и поднимая руки, воскликнул летчик, пораженный таким приемом.

– Молчи, фашистская шкура! – рявкнул усатый, с широченными плечами сержант.

– Что? Я – фашистская шкура? – возмутился Остап. – Ты что, не видишь? Я же свой! Вот мои документы!

Он сорвал с себя плащ, и разведчики увидели на нем форму советского летчика.

– Ну, ладно, – меняя тон на более миролюбивый, сказал сержант, читая его документы. – Ты на нас не обижайся. Сам виноват. Вон как вырядился! Поди узнай… Зайченко! – приказал он одному из солдат, – А ну, берись за мотоцикл! Веди товарища в штаб, там разберутся.

Вечером, когда летчики еще не вернулись с аэродрома, дверь общежития распахнулась, и в нее ввалился незнакомый человек в клеенчатом немецком дождевике. Он остановился у порога и, как у себя дома, стал раздеваться.

– Вам кого? – удивленно спросила его дневальная – оружейница Таня Карпова, поднимаясь навстречу, и тут же отступила назад: – Ма-а-мочка!.. Остап! Откуда ты?..

– Гм-м-м… – неопределенно промычал летчик.

– Где же ты был столько времени? Нам передали, что ты…

– Где был? Гм-м-м… В Дигоре был, – ответил он с хитроватой усмешкой.

– А почему ободранный весь, исцарапанный?

– А ты как будто не догадываешься? – В глазах Остапа забегали лукавые огоньки.»

– Да как же я могу догадаться?

– Эх, ты… Незабудки в лесу собирал для тебя, Танюша, вот и ободрался.

Девушка махнула рукой.

– Ты все такой же, Остап. Ни грома не боишься, ни тучи… И смерть, видать, тебя не пугает. Все шутки…