Нина Емельянова - Рождение командира

● Москва

1965 г.

Медсанбат Н-ской стрелковой дивизии, где Лиза работала сестрой, разбомбили вражеские самолеты. Случилось это во время весеннего прорыва немцев на Лозовую — Барвенково в 42-м году. Одни наши части вынуждены были спешно отходить, другие оставались прикрывать их. Движение на дорогах смешалось, у мостов скоплялись машины, немецкие самолеты бомбили переправы.

Лиза, посланная на полковой медпункт с санитарной машиной, забрав раненых, возвращалась к себе в лес, где был расположен их медсанбат. Они с шофером едва узнали свое место. Сосны, перебитые осколками, склоняли к мокрой земле зеленые свежие вершины; на поляне где раньше стояла большая палатка, что-то дымилось и пахло гарью, тут же лежало четверо раненых и среди них врач Шкляев на носилках, с забинтованной грудью. Две сестры медсанбата, Наташа и Оля, сидели около них, кутаясь в ватные куртки: ожидали последнюю машину, ту, на которой приехала Лиза.

Взглянув на куски обгоревшей парусины, пятна крови на затоптанной траве, на свою машину, полную раненых, где уже не было места даже стоять и куда все-таки в кабине с шофером устроили Шкляева, Лиза и обе девушки пошли на Алексеевку через хутор Песчаный. По этому направлению, узнали они, двинулись машины медсанбата, туда повезли раненых. У девушек было немного хлеба, и, взяв вещевые мешки, они отправились догонять свою часть. Было два часа дня; бой на передовых ни на минуту не затихал.

Лиза пошла вперед, и девушки двинулись за ней. Она казалась им старшей, может быть потому, что у нее, веселой и живой, нередко бывали дни глубокой задумчивости. Чем-то она отличалась от них. Они рассматривали ее с наивным простодушием молодых девушек, желающих убедиться, что они красивее подруги. Они почти успокаивались на этот счет, пока какое-то особое выражение лица Лизы не повергало их снова в сомнение.

— Что в тебе мне очень нравится, — говорила Оля, маленькая, с совершенно итальянским, мягко очерченным лицом, любившая часто смотреться в зеркальце и сравнивать себя с другими девушками, — это глаза. Они у тебя очень хорошие — по-твоему, лучше моих или нет? Движение губ у тебя красивое, вот что! Но смеешься ты, как парнишка какой-нибудь. Ты же хохочешь, а не смеешься. — И, взглянув на смеющуюся Лизу, прибавляла: — Отдай мне что-то такое, чего я в себе не вижу, но что тебя очень красит.

В выражении лица, куда, как на поверхность, выносилось то, что складывало внутреннюю жизнь девушки, и была его особенность, в юношеской прелестной линии губ и в легкой усмешке их, чуть-чуть лукавой. В ее лице ничего не хотелось назвать уменьшительным именем: глазки, щечки, бровки… Русые волосы свои Лиза туго заплетала и укладывала вокруг головы, не поддаваясь на уговоры подруг подрезать и завивать. Лиза считала это слишком хлопотным делом.

В тот день, когда девушки пошли догонять свой медсанбат, в воздухе стояла густая мгла, над широким пространством грязной, раскисшей земли лежал туман. На лице, волосах, одежде оседали мельчайшие капельки, и сырость добиралась до тела. Ватные куртки на плечах намокли и потемнели, сапоги стали тяжелыми от непрерывно прилипавшей к ним грязи. Словно назло, не было ни одной попутной машины, хотя встречный шофер с боеприпасами пообещал на обратном пути подвезти девушек.

Как всегда бывает, «прямая дорога», которую, справившись с картой, указал девушкам доктор Шкляев, километрах в пяти от леса разделилась на две. Обе были одинаково наезжены; девушки ошиблись и пошли по левой, которая потом оказалась проселочной. Проселок привел их в деревню. Там они узнали, что сделали большой крюк и в Алексеевку лучше идти «горой» по тропинке. Пошли «горой» и, когда стало смеркаться, сбились окончательно. Переночевав на каком-то пустом хуторе, они только к вечеру следующего дня, измученные тяжелой грязью дороги, добрались до Алексеевки. Из расспросов они узнали, что медсанбат их дивизии тут не проходил, и догадались, что направление ему, наверное, изменили, так что шагать придется дальше, а куда и сколько километров, неизвестно.

— Как же нам быть? — сказала Наташа, опускаясь на завалинку около хаты. — Не могу, есть хочу! А хлеба нет.

— Зайдем в какой-нибудь дом и попросим. И ногу я себе стерла. — У Оли вид был усталый и грустный.

Но Лиза сказала:

— Нет! Я и сама не пойду просить и вас не пущу. Мы лучше отыщем какую-нибудь воинскую часть и расспросим про наших.

Они миновали почти все село, а ни одной машины не прошло мимо них. У крайнего дома, откуда пахло печеным хлебом, стояла полуторатонка. Два бойца подтаскивали к ней сложенные на палатке, еще горячие буханки хлеба с блестящей коричневой коркой; третий, широкоплечий богатырь, стоя в машине, принимал и складывал хлеб.

— Красивенькие девочки! — сказал он. — Кого это вы потеряли?

— От своего медсанбата отстали, вот догоняем, — ответила Наташа, сразу же останавливаясь. — Ой, как пахнет свежим хлебом!

— Медсанбат? — Боец вытянулся во весь рост и смешливо посмотрел на девушек. — Да зачем вам его догонять? Пока отыскиваете, тут больные без помощи пропадают.

— Где больные? — спросила Лиза.

— Да у нас же в полку. Я, например, сильно больной. — Он засмеялся собственной шутке.

Два его товарища, широко разводя палатку и еле удерживая ее на весу, подтащили хлеб, боец наверху стал торопливо складывать его в машину.

На крыльцо вышел старшина и сказал высоким чистым голосом:

— Если от своей части отстали, идите, девушки, к нам в артиллерию.

— А какая ваша часть? — спросила Оля.

— Самая лучшая из всех, — ответил старшина, — легкий артиллерийский полк.

— Ой! Так вы же на самых передовых стоите. Там близко стреляют.

— Ясно, стреляют. Ну и что особенного?

— А стра-ашно… — Наташа протянула это «страшно», как бы проверяя, страшно это или нет.

Лиза о чем-то раздумывала.

— Товарищ старшина, — сказала она, — я не знаю, можем ли мы остаться в вашей части… Нам бы отыскать своих, а то нехорошо так. Если бы поговорить с кем-нибудь из командиров, спросить, где искать наших.

— А вы, девушки, покажите, какие у вас есть документы? — И, посмотрев, сказал: — Довези их, Житников, до штаба. Да отрежь им полбуханки, голодные небось.

Хлеб в машине сдвинули так, что девушки могли стать сбоку, накрыли хлеб брезентом и поехали.

К начальнику штаба артиллерийского полка Лиза вошла одна. Он сидел в избе за столом у окна, наклонив голову, что-то писал. Прямые черные волосы его были гладко зачесаны. Подняв глаза, он надвинул развернутую газету на лежащие перед ним бумаги и посмотрел на Лизу. У него были строгие, неулыбчивые губы.

— Что скажете? — спросил он.