Александр Черваков - Две стороны. Часть 2. Дагестан

«Наверное, такая же фигня, как в Каспийске – заряд отсырел, – сказал он, когда все трое сидели метрах в двадцати позади замолчавшего танка. – Блин, я не знаю, как там что открывать-вынимать. Прошлый раз это Абдулов с Кругловым делали. Ну сейчас 172-й с 153-м отстреляют, у них спросим, может, они "шарят".

Экипажи двух других танков тоже "не шарили". Правда, Стеценко с Гириным с умным видом залезли в 157-й и где-то там поковырялись, но в итоге развели руками – не смогли открыть клин затвора и вытащить заряд. Затем в танк залез подошедший с КНП Пермяков, и так же без результата.

«Подождём, может Абдулов приедет, а пока будем из двух других танков стрелять, – капитан посмотрел в сторону дымящего села. – Идите откройте трансмиссию. Скажем, что танк перегрелся, а ты там чего-нибудь "ремонтируй"» – сказал он Обухову и снова ушел на командный пункт.

Через пару часов, и правда, на своем танке подъехал Абдулов, проверить, как обстоят дела с танками. После привычного рапорта Щербаков доложил командиру роты о возникшей проблеме. Абдулов скрылся в башне 157-го вместе со своим механиком Гавриловым по кличке Гаврик. Покопавшись с полчаса, они вылезли, оба взмокшие, но так и не открывшие клин затвора. С КНП подошли двое "вованов" – подпол с полковником, поинтересовались, почему танк не стреляет. Полковник оказался бывшим танкистом. Вместе с командиром роты он залез в танк. Офицеры долго оттуда не вылезали, наконец появился взмыленный Абдулов.

– Клин затвора пригорел, надо чистить, – крикнул он стоявшим поодаль танкистам, – Спасибо, товарищ полковник.

– Да не за что, – полковник, вытирая взмокший лоб, спрыгнул с брони.

– А что со снарядом? Не выстрелит? – спросил Щербаков

– Не ссы, не выстрелит. Единственное, как разбирать клин затвора, на данный момент знаю только я и Круглов. У меня сейчас времени нет этим заниматься, а Вадим в Верхнем Дженгутае со штабом нашего батальона. Так что делайте вид, что танк ремонтируете, потом разберемся, – ответил командир роты. – Кстати, завтра День танкиста. В 21:00 будем выходить на связь. Запиши, – Абдулов достал свернутый вчетверо тетрадный лист, – частота 32.000, мой позывной "Макс", Прошкин – "Фрол", Вадим – "Общий", твой – "Анис".

– А почему такие позывные придумали? – дописывая, спросил Щербаков.

– Ну мой, потому что я на Максимке квартиру снимаю, – ответил Олег, – Лёха Прошкин из Фролова, Вадимыч в общаге живет, ну а ты с полигона в Анисовке. А частота 32.000 – это пушка танка в походном положении на 32 градуса вправо. Не забудь, в 21:00!

Абдулов укатил в сторону Кадара, где стоял еще один танк третьего танкового взвода. Дальше стояли танки 1 ТВ под командованием Лёхи Прошкина. Все они громили Чабанмахи – второе ваххабитское село, лежащее чуть выше на пологих склонах горы Чабан.

Танки продолжили обстреливать Карамахи. Не стрелял только 157-й. Щербаков курил, сидя на трансмиссии, где-то далеко внизу рвались снаряды. Сашка очень переживал, что сам ничего не может сделать с пригоревшим клином и его танк в разгроме боевиков больше не участвует. «Может, скоро домой поедем, а тут и повоевать не успел», – с грустью думал он.

Управлять стрельбой по какой-то причине решил капитан Пермяков. Он забрался на трансмиссию 172-го, спрятавшись за башней. На голове его чернел шлемофон, от которого тянулся длинный кабель, скрываясь в люке командира. Зампотех давал указание наводчикам, куда стрелять, всматриваясь в село из полевого бинокля, одолженного у ВВ-шников. Во время выстрела капитан приседал, держась за ручки ЗИПа, затем снова высматривал цели. Танк № 153 выпустил полный конвейер, 172-й тоже закончил стрельбу, и Пермяков по радиосвязи приказал механикам отъехать на места загрузки боеприпасов. Механик Кайдалов привычно двинул танк метров на десять назад, заглушив двигатель. Марченко на команду никак не среагировал. Пермяков еще раз по рации приказал Марченко сдать назад – двигатель грохочет, танк стоит, Марченко не отвечает. Отсоединив кабель шлемофона, капитан добрался до закрытого на время стрельбы люка механика и стал барабанить по нему гаечным ключом, пытаясь достучаться до «механа».

«Стеценко, тащи башенный ключ», – пытался перекричать грохот двигателя Пермяков.

Наводчик Стеценко подал Г-образный «башенник» капитану и тот стал откручивать гайку, стопорящую люк изнутри. Крышка медленно поднималась, наконец отъехала в сторону. Взору собравшихся вокруг люка танкистов предстал спящий с открытым ртом Вова Марченко. Слюна скатилась с нижней губы и капала на засаленный воротник спецовки. В грохоте двигателя «механ» ничего не слышал, тем более, что кабель шлемофона он отсоединил.

«Марчелло, дебил!» – Стеценко пнул механика в шлемофон своим обрезанным до половины голенища "дембельским" сапогом.

К нему присоединился командир танка Гирин: «Вова, бля, обезьяна сонная!» – и тоже пнул "механа" таким же обрезанным сапогом.

Марченко дернулся, ошарашено тараща глаза и не понимая, что происходит. В этот момент черное стекло нависавшей справа на башне большой фары "Луны" разлетелось на мелкие осколки, обдав стеклянной крошкой склонившихся над люком танкистов. В зеркальной воронке отражателя зияло пулевое отверстие.

«Всем вниз! Снайпер! – закричал Пермяков. – Марченко, сука, назад сдавай!»

Танкисты посыпались на землю, пригибаясь, отбегая от края ущелья и стараясь не попасть под гусеницы сдающему назад танку. Когда двигатель заглох, из люка вылез заспанный Марчелло: «Чё орать сразу? По-нормальному нельзя было попросить отъехать?»

Стекло фары "Луны" с молчавшего 157-го открутили и поставили на 172-й. Танки, делая перерывы на загрузку и редкие налеты авиации, стреляли по селу до вечера, пока солнце не скрылось за горами. Опять началась изморось, превращая глинистую землю в скользкую кашу. Щербаков решил не идти в дом к спецназовцам по размокшей грязи и заночевал вместе со своим экипажем в танке. На ночь пришлось надевать зимний танковый комбинезон желто-горчичного цвета – под утро на остывшей броне выступал иней. Лишь пушки стрелявших танков так до утра и не успевали остывать. Ночью, вылезая из люков наружу по нужде или покурить, танкисты грели руки о теплую сталь орудия, но в щербаковском танке такой «обогреватель» теперь, по известной причине, не работал. Влага проникала повсюду, даже тлеющее местами село теперь погрузилось в полню черноту, загасив остатки огня сеющим с неба холодным дождем. Под покровом темноты, дождя и тумана в эту ночь остатки боевиков покидали Карамахи и Чабанмахи, бесшумно выбираясь тайными тропами в направлении границы с Чечней.

12 сентября, воскресенье. Утренний туман разогнан солнечными лучами, постепенно подсушивающими влажную от ночного дождя глину. Село молчало, затаившись, а может, полностью опустев. Команды стрелять пока не поступало, и танкисты сидели на броне, греясь в лучах восходящего над горами солнца. Потом снизу, с окраин Карамахи, послышались выстрелы и взрывы. Внутренние войска, псковские десантники и спецназ заходят в село. Они практически не встречают сопротивления, вскоре стрельба затихает, и к двенадцати часам дня над Карамахи развевается российский флаг.