Вадим Барташ - Букринский плацдарм, или Вычеркнутые из списка живых

Они успели со своим пулемётом усесться в эту лодку, и она тут же отчалила от берега. На вёслах сидело четверо наиболее крепких и опытных бойцов, которые умело гребли, и лодка быстро продвигалась к противоположному берегу Днепра, хотя течение, особенно ближе к середине реки, набирало скорость и становилось стремительным, а кое-где просматривались и опасные водовороты. Гребцы их старательно обходили.

Когда они уже преодолели половину реки, немцы открыли огонь из орудий. В разных местах стали подниматься в небо фонтаны воды, вздымавшиеся от упавших в реку снарядов. Некоторые, особенно отчаянные бойцы, переправлялись даже на брёвнах, и вот в трёх таких смельчаков попало одним из снарядов, и они тут же ушли под воду, а вскоре отдельные их части всплыли на поверхность реки.

Рядовой Скоробогатов и младший сержант Неустроев тут же отвернулись, как, впрочем, и другие бойцы. Правый берег приближался и интенсивность артобстрела нарастала, а вскоре по переправлявшимся забили ещё и пулемёты. Второй плот, на который полчаса назад едва не попали Георгий Неустроев и Михаил Скоробогатов, плыл впереди метров в двадцати от их лодки. И вот, когда до правого берега оставалось не больше ста метров, в него угодил немецкий снаряд. В гуще столпившихся на плоту красноармейцев вначале возникла ослепительно яркая вспышка, а потом послышался сам взрыв. От прямого попадания крупнокалиберного снаряда практически все тридцать красноармейцев, находившихся на плоту, в одно мгновение погибли, причём многих из них разорвало на куски. Чья та рука из погибших упала рядом с лодкой, на которой находились молодые пулемётчики, и, пуская пузырьки, пошла ко дну. Поблизости ещё плавали оторванные части и конечности других красноармейцев. Соседа младшего сержанта Неустроева от увиденного стошнило, а ведь это был крепкий и не очень молодой боец. Он отбросил весло и, перевалившись за борт, стал срыгивать и заходился в кашле. А затем, отойдя немного от кашля, весь бледный, он ещё раз посмотрел на плававшие на поверхности реки оторванные конечности своих товарищей, с которыми совсем недавно перекидывался словами и шутил.

– Боже праведный, что творится-то! – вырвалось у него, и он истово стал креститься, не смущаясь рядом присутствующих товарищей.

До правого берега Днепра было уже рукой подать и оставалось несколько метров, когда под боком от лодки, на которой находились молодые пулемётчики, разорвался ещё один снаряд. Лодка сразу перевернулась, а взрывной волной людей разбросало в разные стороны. Кто был ранен и оглушён, но не потерял сознание, смогли вплавь добраться до берега, однако не все оказались счастливчиками…

Георгий чуть не захлебнулся, он набрал полным ртом воды. Спасло его только то, что поблизости от него плавал обломок лодки. Георгий ухватился за этот обломок и не ушёл под воду. Но дерево постепенно пропитывалось влагой и его подтапливало, однако пару минут оно Георгия удерживало на поверхности, и он за это время смог отдышаться и раза три набрал в лёгкие воздуха. Вода была холодная, всё-таки стоял сентябрь. Георгий хорошо понимал, что у него в запасе есть только совсем немного времени, чтобы его не сковала судорога, и тут же он поплыл к берегу.

Вскоре младший сержант смог нащупать ногами дно и пойти по нему до берега. До его кромки оставалось ещё метров десять, но какими же длинными они ему показались, пожалуй, самыми длинными в его ещё совсем недолгой жизни! На удачу младшего сержанта на этом участке у берега течение было не большое, здесь образовывалась какая-то заводь, и Георгия не сносило в бок, а ведь силы его были на исходе. Наверное, минут двадцать Георгий добирался до правого берега, и когда он вышел на него, то тут же рухнул и потерял сознание.

***

Когда Георгий очнулся, уже была ночь. Он лежал в санитарной палатке. Палатка была установлена в низине, но светомаскировка всё равно соблюдалась неукоснительно, и поэтому на всю эту просторную палатку имелся лишь только один источник света – слабый фонарик, и он периодически дежурным санитаром отключался.

– Кто живой есть? – спросил Георгий.

– Слава богу, один бедолага оклемался, – откликнулся кто-то в темноте. И тут же фонарик загорелся.

– Ты кто? – спросил незнакомца, мужчину лет пятидесяти с рябым усталым лицом, младший сержант.

– Я? Петром меня кличут. Я санитар.

– А-а, понятно. А кто здесь ещё есть?

– А бог его знает! Бойцы, кого нам удалось вытащить из реки, в основном пехота. Много ваших потонуло. О-ох, много сегодня на прокорм рыбам в Днепре ушло, а вернее отправилось на тот свет.

Рядом кто-то стонал. Георгий приподнялся на локтях и повернул голову. Буквально под боком у него, на брезенте и укрытый до самого подбородка, лежал рядовой Скоробогатов. «Как же здорово, что Мишка тоже выпутался из этого переплёта, а ведь он совершенно не умеет плавать! И как же он переживал и боялся этой переправы», – про себя подумал Георгий и уже вслух спросил:

– Пётр, хочу курить. Есть что-нибудь у тебя?

– Только махорка.

– Давай!

Санитар подошёл к Георгию, при этом стало видно, что он заметно прихрамывал, скрутил младшему сержанту из обрывка газеты папироску, насыпал туда горсть махорки и, протянув самокрутку, дал коробок спичек. Только с третьего раза младший сержант смог прикурить и тут же надсадно закашлялся.

– Э-э, боец, да ты я погляжу не опытный курильщик! – усмехнулся санитар. – Глубоко не затягивайся. Давно куришь?

– Только на фронте по-настоящему начал.

– И сколько ты на передовой?

– Меньше года.

– Да-а-а, немного…

– А дома меня за курево ругали. Изредка с пацанами курили, но, чтобы не попадаться на глаза учителям или родителям, это делали где-нибудь в укромном месте.

– В каком-нибудь сортире поди прятались? По-онятно, – усмехнулся санитар. – И у меня такие же пострелы. Ванюшкой и Макаркой кличут. Шустрые такие. Приходили домой и, чувствую, что от них табаком вовсю разит, беру их за шкирку, ругаю, а они отнекиваются. Но как им по пятнадцать и шестнадцать стукнуло, перестал их за курево гонять. По нашим меркам они уже мужиками стали, вместе со мной начали ходить на охоту, и неделями пропадали в тайге.

– Так ты из Сибири, дядя Пётр? – спросил санитара Георгий.

– От туда, от туда. Из-под Красноярска я. Наша деревня находится на берегу Енисея. Слышал про такую реку?

– Ну, конечно.

– Недалече от нас есть приметное место. Оно называется Столбы. О-о, там очень красиво и необычно. Так необычно, что аж дух захватывает. Там скалы даже не опишешь какие. Наверное, нигде больше нет такой красотищи! А вокруг – тайга непроходимая! От края и до края не видать конца… И заблудиться в ней запросто можно, если не знать её! Ну а сейчас мои мальцы тоже уже воюют. Оба снайперами стали. Почему ими? Да мы ведь отменные стрелки. Мы белке в глаз со ста шагов запросто можем попасть. Один мой сын на Воронежском фронте, где-то совсем рядом воюет, а младший… он в Ленинграде, с ним давно уже не списывался, но чует сердце, что живой он. Я тоже поначалу был снайпером, с самого начала войны, с конца июля на передовой. От Гродно отступал. Это город такой в Западной Белоруссии. Наполовину польский. К нам он перешёл перед войной. Наверное и про него знаешь?