Елена Гостева - Гарнизон в осаде

Появился генерал-майор Куприянов; офицеры вскочили, он махнул рукой: «Сидите!», устало опустился на свободное место. Собрал отчёты о проведённом бое, просмотрел их бегло, пожелал узнать подробности. Вахрушев пересказал всё, что узнал от полковника Лишина, командира 32-го егерского полка.

Эски-Арнаут-Лар был атакован на рассвете. Начало боя было суматошным. Османы выскочили из сплошного тумана перед одним из редутов, столкнувшись с русским караулом почти лицом к лицу, и сами, похоже, опешили. Русские пришли в себя первыми и открыли стрельбу. Редут отстояли. Однако войско неприятеля обложило селение с трёх сторон, перерезав дороги. Путь на Варну освободили с помощью полков, что вышли из Девно, а оттеснить неприятеля с праводской дороги не смогли. На некоторое время перестрелка прекратилась. В три часа пополудни прибыл из Варны командир корпуса генерал Рот. Осмотрелся и для восстановления связи с Праводами направил сначала Охотский полк, а когда услышал стрельбу, послал на подмогу 31-й егерский, после – батальон Якутского полка. Все эти части были разбиты по отдельности. Следом генерал послал полковника Лишина с последним бывшим в его распоряжении резервом из 32-го полка и второго батальона Якутского полка. Лишин сразу же повёл пехоту в штыковую атаку, со стороны Правод в это же время наступали драгуны, и атака была успешной.

Вахрушев не анализировал, лишь приводил голые факты. Куприянов молчал, кивал головой и мрачнел. В воздухе навис, давя, угнетая всех, вопрос: зачем Рот отправлял полки по отдельности? Соединёнными, эти полки не стали бы столь лёгкой добычей для турок, не потеряли бы орудий и не погибли бы. Но… кто смеет обвинять корпусного генерала? И все ли обстоятельства драгунам известны? Может, планировалось нечто важное, о чём они не подозревают?

– Зато мы с ними рассчитались неплохо! – стукнул кулаком по столу капитан Вахрушев. – Каждый мой драгун уничтожил по два-три, а то и больше! Я сам семерых сразил!

Вахрушев во всём азартен. Он с яростным остервенением бросается в бой, а после столь же азартно расхваливает свой эскадрон, обыкновенно раздувая заслуги. Сегодня ни у кого не было желания спорить с ним. Рейнскампф – он во втором эскадроне остался старшим по званию – ответил за своих:

– И наши хорошо сражались… Но не надо перехваливать себя… Турки с самого утра в деле, устали. Было заметно, что они уже еле саблями машут, неповоротливы… Обратите внимание, у выбывших из строя – только пулевые ранения. Если б мы встретились со свежим отрядом, потерь было б намного больше…

– Мда… – мрачно кивнул генерал-майор. – А к завтрему они отдохнут. Если им не удалась атака на Эски-Арнаут, вряд ли будут штурмовать те ж самые редуты. Турки суеверны, туда, где им не повезло, больше не лезут. Скорей всего, повернут в нашу сторону.

Куприянов встал, дотронулся до бутыли со спиртом, наклонил её, оценивая, сколько ещё осталось, с вопросом «Не многовато ль?» обвёл всех строгим взглядом, пристально вглядываясь в лица молодых офицеров. Осенью, когда был убит поручик Красовский, они плакали, а сейчас – нет. Мрачные, насупленные, взгляды злые, но ни у кого – ни слезинки. На войне не до сантиментов, не до нежностей – быстро взрослеют. Обратив внимание на Лапина, что прижимал тряпицу к щеке, которая, похоже, опухала, спросил, что у поручика с лицом.

– С турком слишком близко оказался, палашом было не замахнуться,– ответил Лапин. – Пистолеты и у него, и у меня были разряжены, дрались, чем попало.

– Вы живы, значит, противник мёртв?

– Не могу знать, Ваше превосходительство. Я его из седла выкинул, а дальше следить было некогда.

– Зато его конь у Лапина в конюшне! – счёл нужным похвалить друга Звегливцев.

– Молодец, поручик! – кивнул генерал и, повторив, что наутро нужно быть готовыми к встрече с врагом, попрощался.

Поутру с атакой на укреплённые редуты туркам не повезло. Зато как повезло днём, на дороге! Получается, подсовывали им, превосходящим русских по численности раз в десять, а то и в двадцать, сначала один полк, потом другой, третий… Что, басурмане, справились с одним полком? Вот вам следующий, развлекайтесь дальше! Эта мысль тяжелила головы, давила на плечи, и – прав Вахрушев – хотелось напиться, чтоб не думать. Напиться, чтобы прогнать, вымыть из памяти картину долины, на две версты заваленной трупами русских солдат.

Пили молча, не чокаясь.

Милка помогала накрывать на стол, робко поглядывая на Звегливцева, он улыбнулся ей печально и опустил голову. На выходе из гостиной она задержалась на пороге, встала, прислонившись к косяку, не отрывала глаз от офицера. Граф Звегливцев, обернувшись случайно, увидел её, посидел, вертя в руке стакан со спиртом, оглянулся ещё раз, другой, обвёл взглядом товарищей – они сидели, склонившись, уставившись в стол, словно боялись, что подымут глаза и снова уткнутся взглядом в груду окровавленных тел. И он поставил стакан, направился к девице.

– Ты из-за чего плачешь?

– Страшно… Турки придут сюда?

– Мы не позволим. Знаешь, скольких я сегодня на тот свет отправил? Девятерых!

– Правда?

Булгарка подняла восторженные глаза – очаровательные тёмно-карие глаза смотрели на драгунского поручика по-детски доверчиво и восхищённо! Такая преданность в её взгляде! Фёдор взял девушку за плечи, потянул вглубь неосвещённого коридора, подальше от любопытных взоров.

– Боишься турок?

– Боюсь… – прошептала она, всхлипнула и прижалась к широкой груди графа, как маленький ребёнок прижимается к родителям, когда ищет защиты.

– А меня?.. – спросил он, приподнимая её подбородок, заглядывая девице в глаза, и осёкся, словно поперхнулся. Товарищи хором внушали, что Милка влюблена в него, да поручик и сам это видел, и захотелось услышать, что она чувствует, но язык не повернулся, чтоб прямо спросить, смог вымолвить только. – Меня боишься?

– Нет! …Я боюсь, чтобы тебя не убили! – пролепетала она.

По коридору медленно плёлся Алсуфьев, еле передвигавший ноги, он почти висел на своём денщике, который бережно то ли вёл то ли нёс хозяина, приговаривая «Шажок, другой… ещё шажок…». Звегливцев спросил:

– Вам помочь?

Штабс-капитан остановился, посмотрел на молодого графа и красавицу, вцепившуюся в него, отрицательно покачал головой:

– Не могу в комнате… лежать не могу – задыхаюсь… когда стою, сижу, хоть дышать могу… Лучше со всеми… – пожаловался, объяснился и дал совет. – Спешите жить, поручик!.. Спешите, не откладывайте на завтра… Вы ж видели сегодня… Спешите жить… – и, тяжело дыша, потащился дальше.

Звегливцев наклонился к Милке, взволнованно спросил:

– Так не боишься меня, а пойдёшь?.. Ко мне пойдёшь?