Катарина Байер - Двойная эмиграция

И как же велико было их удивление, когда я встала, как вкопанная, не отвечая на их вопросы, словно вообще не понимала русского языка. Тогда они заговорили со мной по-немецки, и тут я, опомнившись, замахала на них руками и тоже по-немецки (а говорила я к тому времени на немецком языке уже совершенно без акцента) стала объяснять, что я сестра милосердия из госпиталя, меня отправили за целебным сухостоем, из которого мы готовим настойки для раненых, чтобы укреплять их иммунитет. И я уже насобирала кое-какой травы (для убедительности я подняла повыше свою сухарную сумку), но в овраге неподалёку растёт трава, которая помогает заживлять раны, потому что обладает антисептическими свойствами. За этой травой надо идти только в сухую погоду, пока нет дождя и пока не нагрянули сильные морозы, – потом она уже плохо помогает. А без неё возвращаться вообще никак нельзя – врач будет недоволен. Мы все поочерёдно к тому оврагу за сухими целебными травами ходим, когда дождя нет…

Я болтала и болтала, боясь замолчать, наполняя свою речь медицинскими терминами и стараясь запутать немного обалдевших от моего красноречивого монолога солдат…

– В каком корпусе служите, кто главный комендант? – нетерпеливо перебил меня солдат.

– Я даже имя главного врача нашего отделения назову и документы свои покажу, если потребуете, – ворковала я по-немецки, доставая из сумки свой пропуск. – Нас только с документами и отправляют, чтоб вопросов никаких не было. Все об этом оповещены, не знаю, почему вас не предупредили…

– Я жду!.. – снова перебил меня солдат.

Назвать и госпиталь, и корпус, и главного коменданта, и главного врача нашего отделения, и перечислить большую часть врачей и медсестёр, если это потребуется, мне, конечно, не составляло никакого труда. Но я старалась отвечать на их вопросы очень кратко, подчёркивая этим, что действительно тороплюсь, и тут же защебетала, что мне очень уж надо спешить, чтоб отвар из трав до завтрака успеть приготовить. Иначе врачи недовольны будут и придётся известить руководство о том, что патруль помешал сбору трав…

Меня отпустили, так и не проверив поклажу. Это меня и спасло. Я отбежала от солдат метров на десять, потом оглянулась и дружески помахала им рукой. Они стояли и смотрели мне вслед, что-то обсуждая. Один из них тоже приподнял руку, махнув в ответ…

Я тихонько пробралась через овраг к хате сестры и, как обычно, через маленькую потайную дверь прокралась внутрь. Сестры в хате не было. Я немного посидела, не зная, что делать, и теряясь в догадках, куда она могла исчезнуть. В плохое верить не хотелось, поэтому, немного поразмыслив, я решила подождать сестру до утра, а потом уж решать, как поступить.

Понимая, как велика вероятность того, что встретившие меня в лесу патрульные доложат руководству о нашей встрече, я решила уже не возвращаться в свой госпиталь. «Если сестра к утру не вернётся, то следующий я день проведу в земляном погребке под кладовой, а потом ночью отправлюсь в лес на поиски партизан», – подумалось мне.

Скинув мимоходом плащ и сапоги, я спрятала в погребок принесённые продукты. Немецкие сапоги и плащ могли меня выдать, и я нашла в шкафу кое-какие вещи сестры, переоделась в них, а свои схоронила среди зарослей кустов в овраге, в который мы с сестрой когда-то скидывали убитых немцев. Вернувшись в хату, я прямо в Натальином пальтишке и в платке уселась на пол у сундука в дальнем углу горницы, который не просматривался с улицы, и стала ждать сестру.

Прождав Наталью около двух часов, я задремала… В хате было довольно холодно, я замёрзла, сидя на полу, потому прямо в верхней одежде забралась на кровать, укутавшись одеялом почти с головой…

Проснулась я от каких-то странных звуков: мне казалось, что кто-то наклонился надо мной, чуть-чуть приподняв одеяло, как будто рассматривая меня в темноте. Я затаилась. Человек постоял-постоял, потом почти неслышно вышел из хаты. Я тихонько спустила с кровати ноги и, стараясь не шуметь, отправилась следом за ним. Выйдя в сени, я затихла, прислушиваясь к звукам и шорохам на улице. Около крыльца кто-то шептался. Я затихла.

– Говорю тебе, спит она!

– Сходи снова проверь!

– Зачем проверять-то?! Что я, Наталью не знаю! Пальто точно её! И платок этот она почти не снимая носит! Спит она! Да и одежда сухая! И волосы сухие! И тёплая она!.. – продолжил он мечтательно. – Я трогал! А с улицы холодная и сырая была бы! Дождик ведь моросит! И одежды сырой в хате нет, и сапоги сухие, я даже внутри потрогал – тёплые они.

– А кто же тогда от нас так шустро в лес убегал?! Неужели не она?!

– Не, не она это! Обознались мы! Да и не успела бы она из лесу вперёд нас до своей хаты добежать! Не Наталья это была! Точно!

– А кто?!

– Может, какая другая жинка из соседней деревни?! Просто на Наталью похожая…

– Ну, не знаю… По мне, так это точно Наталья! Зараза партизанская! Пойду-ка я сам теперь проверю, вдруг ты обознался!..

Я осторожно, чтоб не зашуметь, стала пробираться обратно из сеней в горницу, чтоб спрятаться от непрошеного гостя под одеяло, и уже почти достигла своей цели, но нечаянно зацепила в темноте рукой стул, он загремел… Стараясь подражать сестре, я, так же как и она, нараспев заворчала: «Ой, те-э-э-мень! Ой, не-э-э-видаль!» После этого мне ничего не оставалось, как отправиться обратно в сени, пошаркивая ногами, чтобы сделать вид, что это Наталья бродит по хате. Выйдя в сени, я прошуршала к кадке с водой, которую Наталья зачастую называла «дижа». Погремев посильнее ковшом по её деревянному краю, я налила ведро уже немного подмёрзшей воды и занесла его в горницу. Стараясь всё делать как можно громче, я надеялась отпугнуть непрошеных гостей. На дворе ведь ночь, неужели они наберутся наглости снова зайти в дом?!

Не зашли. Поверили!

Я снова легла спать. Наталья жива – это главное! А всё остальное – утром…

Проснулась я от ощущения, что кто-то опять стоит рядом со мной. Я затаилась…

– Кто здесь?! – услыхала я Натальин голос и высунулась из-под одеяла…

На меня смотрело дуло винтовки. Уже светало. За дулом виднелась растрёпанная голова испуганной, но решительно настроенной Натальи.

– Сестрёнка, не стреляй! Это я!..

Почти до рассвета мы сидели и обсуждали, как нам быть. Сначала я рассказала сестре о посещении её хаты полицаями и их ночном разговоре у крыльца. Потом я поведала ей о своём решении и о добытой карте. Наталья задумалась, затем забрала у меня карту, вышла в сени и где-то её припрятала.

В селе оставаться было опасно – списки всех жителей хранились у старосты и в немецкой комендатуре, а полицаи знали всех жителей в лицо. В поисках партизан периодически устраивались обходы всех хат, и любой подозрительный человек тут же доставлялся в дом старосты или, что ещё страшнее, в немецкую комендатуру для допроса. Какое-то время я могла укрываться в Натальином погребке под кладовой, но полицаи могли обнаружить меня и там. Значит, во что бы то ни стало мне надо было попасть в партизанский отряд! Но партизаны посторонним не доверяли, боясь провокаторов, поэтому необходимо было сначала как-то завоевать это самое партизанское доверие…