Катарина Байер - Двойная эмиграция

Карта, которую я достала из воротничка умершего немецкого офицера, должна была стать своеобразным пропуском к партизанам. Только вот верны ли сведения, которые в ней содержались? Надо было их проверить. Поэтому мы с сестрой решили, что несколько дней я проведу у неё, а она передаст мою карту в партизанский отряд. Если карта и на самом деле окажется такой важной, тогда партизаны сами известят нас о своём решении…

Рано утром в погребке под кладовой мы начали рыть нору – на случай облавы. Нору решили вырыть под большой деревянной бочкой, стоящей в самом углу «хитрого» погребка. Бочка эта до войны служила для засолки овощей, а сейчас в ней находилось всякое тряпьё, чтобы в случае бомбёжки, укрывшись в погребе, можно было обитать не на земляном полу, а постелить приготовленную для этого случая старую одежду. Так делали все жители села – не потащишь же во время бомбёжки в погреб подушки да перину! Хоть самим бы успеть укрыться!

Немцы, если обнаруживали в погребах какую-нибудь одежду, не обращали на неё внимания. В случае облавы они просто прокалывали это тряпьё штыками: если оружие или кто живой укрыты под ним – сразу ясно станет…

Ещё предусмотрительная Наталья держала в погребке и свои документы – на случай, если вдруг село станут бомбить. Их она хранила в небольшой жестяной шкатулке, пристроенной в едва заметной нише, прорытой ей самой же в правой стене погребка.

Бочка с тряпьём была не очень тяжёлая, поэтому нам не составило большого труда её отодвинуть. Я накладывала землю в большое ведро, а сестра поднимала землю наверх и тихонечко выкидывала в густые кусты около оврага. Мы понимали, что оставлять свежевырытую землю в погребке нельзя – немцы, в случае чего, сразу догадаются, что здесь кто-то что-то рыл. Нора получилась небольшая, я помещалась в ней только-только, свернувшись калачиком. На большую у нас не было ни сил, ни времени – каждую минуту могли пожаловать непрошеные гости. Мы прикрыли нашу норку какими-то досками и куском толстой рогожи, а потом закатили на неё обратно бочку с тряпьём.

С чувством выполненного долга мы вылезли из погребка и уселись пить «чай», тихонько разговаривая. Теперь мы не боялись быть застигнутыми врасплох. К слову сказать, жители села нашли множество способов, как заранее узнать о приближающихся непрошеных гостях. Двери запирать было нельзя, но услышать незваных гостей можно было издалека: кто-то из соседей специально цинковые вёдра на огород навешивал, чтоб гремели, когда калитка открывается; некоторые умельцы эти вёдра прямо в траву прятали – к калитке поближе, чтоб гремели посильнее, когда калитка их заденет; другие ловко петли на калитке подтачивали, чтоб скрипели погромче, а иногда и ступеньки на крыльце так умело подрубали, что они громко стучали, когда кто-то на это самое крыльцо ступал… Изощрялись все, как умели! Поэтому в случае облавы шум и скрип в затихшем с начала оккупации селе были слышны на всю округу…

Ночью Наталья куда-то выходила на несколько минут, я слышала, как она с кем-то шепталась в сенях. После этого сестра ни на минуту не отлучалась из хаты, только частенько выглядывала в окно… Так мы прожили три дня. На четвёртую ночь к нам пожаловали странные гости – три пожилых деда в овчинных тулупах. Ночами, и правда, стало холодать – видимо, они от холода в тулупах укрывались. Один – добродушный такой, всё время шутил.

– Ну, где тут у нас проживает немецкая гражданка?! Ну-ка, документики предъяви! Правда, прям из Мюнхена к нам пожаловала?!

Я растерялась, а сестра захлопотала, наливая в кружки кипяток и приговаривая:

– И зачем ты, Степаныч, её пугаешь-то?! На ней и так лица нет!

А потом, повернувшись ко мне, с улыбкой сказала:

– Ты его не бойся! Он всегда такой шебутной! Но он добряк! Не бойся, он свой!

Так я попала в партизанский отряд…

Жизнь в партизанском отряде была суровой: обитали партизаны в землянках, вырытых в непроходимой лесной глуши (чтоб подальше от немцев!), спали на холодном земляном полу, застеленном полувлажной одеждой, мылись редко, ели скудно. Приходилось всё время экономить продукты, так как доставлять их в отряд было опасно.

Ещё большей проблемой была обувь. Партизаны всё время были в движении – приходилось передвигаться по лесным кочкам, болотам, пескам, потому обувь моментально приходила в негодность. Её приходилось сушить либо у костра, либо просто на ветру. Мы ухаживали за ней, как могли, но наших проблем это не решало – в лесу, несмотря на ранние холода, было очень сыро. Да и чтоб сохранить скорость, партизаны совершенно забывали об осторожности: в лужу – значит, в лужу, в грязь – значит, в грязь…

Иногда доходило даже до того, что пришедшие с задания партизаны передавали свою «видавшую виды» обувь товарищам, идущим на следующее задание. Ни на какие размеры никто вообще не обращал никакого внимания – главное, чтоб обувь не была мала… Немецкие сапоги и ремни считались чуть ли не самыми важными трофеями, которые партизаны добывали в бою. Они были прочные, эластичные и очень нас выручали. Ремни мы использовали для изготовления носилок, волокуш, они годились также для доставки дров и других хозяйственных целей…

Ещё и зима-то толком не наступила, а мы уже с нетерпением ждали прихода весны. Но время холодов длилось томительно долго. Холод и сырость были злейшими нашими врагами – союзниками немцев. Ни о какой победе мы и не помышляли, однако все твёрдо знали, что до последних сил, до последнего патрона в винтовке, до последнего вздоха будем бить проклятого врага…

Мы приспосабливались к жизни в лесу, как могли, но не унывали. Частенько, сидя вечером у костра, мы даже подшучивали, что напоминаем древних людей, охотящихся с копьями на мамонта и добывающих огонь из камня. И, как ни странно, эта суровая жизнь нас нисколько не пугала – человек может привыкнуть ко всему. Все лишения: холод, голод, сырость, антисанитарию – можно пережить. Мы старались об этом даже не думать.

Но вот страх быть разоблачёнными сопровождал нас всегда. Нет, он совершенно не был похож на страх «за свою собственную шкуру» – это было другое! Это огромная ответственность за своих товарищей, жизни которых мы ценили намного дороже, чем свою. Мы старались всё время быть бдительными и очень осторожными, ведь малейшее неверное движение могло привести к гибели всего отряда. И всё время находились в диком напряжении, ожидая облавы или провокации с немецкой стороны. Не особо доверяли даже своим, при сомнительном случае могли расстрелять любого…

В партизанском отряде было множество и других правил, не изучить которые было просто невозможно – эти правила помогали выживать.