Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград.Том шестой. Этот день победы

* * *

В этот же день (18 октября) советская 193-я стрелковая дивизия потерпела от немцев сокрушительное поражение; командующий 62-й армии Чуйков после мучительных колебаний, всё же отвёл 308-ю стрелковую дивизию, чтобы избежать её полного уничтожения.

20 октября. Фрицы вновь укрепляются на тракторном заводе, теперь основательно – при поддержке танков и самоходок. И ведут с нами яростные бои за «Баррикады».

22 октября. 94-я, 305-я пехотные и 100-я егерская дивизии врага вновь атакуют остатки 308-й и 139-й стрелковых дивизий. Снова безумие и ужас… Снова на нас с расколотого взрывами неба, как стервятники срываются бомбардировщики «Штука», и снова безбожно громят. Бомбы, словно железными цепями молотят, выколачивают бойцов бойцов из траншей и укрытий, хоронят живых и мёртвых под грудами вывороченной мёрзлой земли…И снова мы отступаем к Волге с боями…смешно и горько сказать «отступаем»… Смещались на десять-пятнадцать метров в другие развалины-катакомбы…Но даже эти пятнадцать-двадцать шагов, казались нам вёрстами ада!

…Помню, как задыхался от бега…Как потом шёл с закрытыми глазами несколько секунд, слыша, надрывный стук сердца, как движется вокруг меня толпа отступающих: тяжёлый, неровный топот ног людских и лошадиных, скрежет железных колёс противотанковых «ЗИС-ов» и санитарных подвод, раздавливавших в муку обломки кирпича и бетона. Политрук Кучменёв, пытаясь воодушевить солдат, кричал слова старой песни: «Рвутся снаряды, трещат пулемёты, но их не боятся красные роты…» Бросал призывы: «Со Сталиным мы побеждали! Побеждаем! И будем побеждать! Ура-а товарищу Сталину!»

Но, похоже, его никто не слышал. Вокруг лишь надорванные дыхание, сухое чмяканье запёкшихся губ и тяжёлые стоны раненых…Все молчали, будто двигалась толпа немых, и когда кто-нибудь падал, он падал молча, и другие натыкались на него, падали, молча поднимались вместе с ним и, не оглядываясь, быстро двигались дальше. Я и сам несколько раз натыкался на трупы и попал, и тогда невольно открывал на миг сомкнутые глаза – и то, что я видел, казалось диким вымыслом, тяжёлым бредом обезумевшей земли.

23 октября. 64-я армия генерала Шумилова предприняла отчаянную, но малоуспешную попытку нанести контрудар во фланг 4-й танковой армии Германа Гота.

В этот же день Паулюс бросил 79-ю пехотную дивизию на завод «Красный Октябрь». Но прежде вся территория промзоны и сам завод в очередной раз подверглись шквальному артналёту и массированной бомбардировке с воздуха. Тактика бомбометания с пикированием была использована на последнем этапе Первой мировой войны. Во время такой атаки самолёт движется к цели под наибольшим возможном крутым углом и сбрасывает бомбу, когда находятся всего в нескольких сотнях метров над целью. Движение с высокой скоростью по почти вертикальной траектории позволяет очень точно поразить цель.

Ju 87 Stuka (от Sturzkampfflugzeug ) был создан именно как пикирующий бомбардировщик. Экипаж самолёта состоял из двух человек – пилота и стрелка-радиста, который обслуживал пулемёт, расположенный «против движения». Ju 87 нёс одну 500 кг бомбу, крепившуюся к поворотному станку под фюзеляжем. Во время резкого падения вниз плоскости воздушного тормоза, смонтированные на передней стороне шасси, издавали громкий протяжный вой. Считалось, что этот дьявольский звук должен был деморализовать противника. И надо сказать, фрицы добились своего. Этот душераздирающий вой, действительно действовал на нервы и психику; нагонял жути, особенно на необстрелянных бойцов, готовых по первости, как кроты зарыться в землю, чтобы только не видеть и не слышать этого падающего с неба ужаса.

Когда самолёт приближался к земле, загоралась красная лампочка на контактном альтиметре (обычно на высоте 450 метров). Пилот сбрасывал бомбы нажатием кнопки на рукоятке управления, после чего включался механизм автоматического выхода из пикирования. В более поздних модификациях оставшиеся под крыльями бомбы могли быть использованы для поражения других целей.

…От этих взрывов, казалось, лопалось что-то внутри…Глаза слепли в беспощадном огне. Маленький, сузившийся зрачок, крохотный, как зёрнышко мака, тщетно искал тьмы под сенью закрытых век: ртутные всполохи взрывов пронизывали тонкую оболочку и кровавыми вспышками входили в измученный мозг. Фонтаны огня от полуторатонных фугасов взлетали в небо, были огромны, так ослепительны и близки, что казалось, будто земля приблизилась к солнцу и вот-вот сгорит в этом косматом, диком огне.

Раскалённый воздух дрожал и беззвучно, точно готовые потечь дрожали каменные стены цехов, а потом медленно начинали сползать, обрывались-рушились в низ, исчезая в непроглядных клубах дыма, огня, и пыли.

…Мы снова отступали, чтобы занять оборону у новых развалин…И дальние ряды стрелков, орудия, лошади и дома, казалось, отделились от тверди и беззвучно, плазменно – словно не живые то люди бежали, а батальоны бесплотных теней.

26-27 октября. Через Волгу, всем смертям назло, – была брошена в качестве подкрепления 45-я стрелковая дивизия. Мы только слышали звон о сём…Казалось, дивизия эта растворилась, как горсть соли, в бурлящем гигантском котле с убоиной…

27 октября. 6-й армии Паулюса, шагавшей по трупам своих и чужих, удалось установить контроль над заводом «Баррикады» и большей половиной промзоны «Красного Октября».

…Огромное, близкое пламя пожарищ, бушевало от дома к дому, от площади к площади…На каждом стволе пулемёта, винтовки орудия, на каждой металлической бляхе и пряжке, гранате и звёздочке на ушанке – оно зажгло тысячи маленьких огненных искр… Вспыхнули они и на огненно-белых остриях штыков, показавшихся из огня и дыма, густых немецких цепей…И снова бой – штыки в штыки… За Родину! За Сталина! За Волгой земли нет!

29 октября. Странно…мы ещё живы. Ещё стоим, ещё дерёмся…6-я армия Паулюса контролирует более чем 90% всей территории Сталинграда. Итог плачевен: в распоряжении разрозненных, обескровленных частей – осталась лишь узкая, как сабля, береговая полоса. Видит Бог…если бы не река, нас всех, как пить дать, уже окружили. ВОДА! О ней, драгоценной, грезил каждый из нас. Она была целью всех наших стремлений, словно мы оказались в жаркой безводной пустыне. Это была настоящая пытка, доводящая нас до бешенства. Обезвоженные люди едва не сходили с ума от жажды! Чёрный снег, пропитанный насквозь ржавой окалиной, металлической пылью, мазутом и нефтяной гарью, ни есть, ни топить на огне, ни цедить через марлю было невозможно. Парадокс. Вода была рядом. Много воды. Целая река, огромная, полноводная. Мы явственно чувствовали её манящий сырой запах, но все подходы к ней намертво простреливались пулемётами немцев. И за каждый котелок воды платилась огромная кровавая дань. Но всё равно всякий раз находились те смельчаки, которые под покровом ночи, презрев страх, отправлялись к реке. Ползком, перебежками, подолгу замирая в снегу, притворяясь убитыми, – они добирались до воды.