Алексей Новгородцев - Исповедь офицера

Для передвижения по военным дорогам лучше, конечно, использовать «уазик», а еще лучше – БТР, но они никак не способствуют выполнению разведывательных задач операми УБОПа, засовывающими свой нос во все уголки полыхающей Чечни для получения оперативной информации о бандитах и их пособниках, о совершенных преступлениях и готовящихся терактах, о пленниках и заложниках. А также любых других сведений, которые хоть на день приблизят мир на некогда гостеприимном Кавказе. Местные жители давно уже облюбовали «Жигули» из-за их доступности, дешевизны и ремонтопригодности, что очень важно для разоренных войной, выживающих в тяжелейших условиях мирных тружеников, поднимающих мозолистыми руками непростое хозяйство воюющей Чечни. Не всегда поднимется рука даже у озверевшего в лесах чеченца ахнуть под мчащимися «Жигулями» фугас – велика вероятность погубить некогда уважаемого им человека. Велики на Кавказе кровные связи. Вот и снуют по дорогам «жигулята», то до невозможности перегруженные хозяйственным скарбом, то до беспредела забитые пассажирами, то с комфортом везущие убеленного сединами старика. Но обязательно с наглухо затонированными стеклами.

Либо быстро вернуться, либо не возвращаться по дороге, по которой приехал, – эту заповедь надо, как «Отче наш», впитать с молоком матери каждому оперу, который мотается по совершенно недружелюбным и часто враждебным селам, где каждый норовит схватить тебя и растерзать и уж в случае высшей любезности – всадить автоматную очередь в спину. И только вдруг, как чудо, кто-то, поверивший тебе, рискуя жизнью, сунет клочок бумажки с информацией, которую ты очень ждешь, а еще больше ждет, что ты получишь ее, томящийся в зиндане пленник. И вот ради этой самой записки, нарушая все правила безопасности, несемся мы с моим заместителем Серегой Долговым в Урус-Мартан, опережая саперную группу, прикидываясь местными жителями, полагаясь лишь на то, что наш автомобиль ничем не отличается от сотен таких же затонированных и мчащихся на предельной скорости чеченских «Жигулей».

Ранним утром разбудил меня Гена Мордвин и доложил, что Умар из Урус-Мартана срочно хочет со мной встретиться. Я не боялся получать в эфире информацию открытым текстом. Никакие технические средства защиты не справлялись с передовыми технологиями перехвата связи, которые поставляло бандитам «передовое человечество». Вот и слушали они все наши переговоры. Но голь на выдумки хитра. В моем подчинении – пять межрайонных отделов УБОП, рассредоточенных по всей территории Чечни. Раз они нас слушают, так я и не против. Я в каждый отдел направил по сотруднику СОБР, прибывшему из Мордовии, с одним условием – в эфире разговаривать по-мордовски. У бандитов мозги плавились, голова шла кругом, так как практически невозможно определить, на каком языке идет разговор, к тому же в маленькой Мордовии три языковые подгруппы – мокша, шокша и эрзя, и это сводило усилия бандитов к нулю. Зато я, имея одного из шестерых – Гену, – обладал информацией по всей Чечне в режиме онлайн. Правда, после каждого эфира мне много приходилось выслушивать грязной ругани, чтобы «русский свинья разговаривал по-русски», а я терпел, иногда огрызаясь на чеченском.

Умар попал в Урус-Мартановский отдел УБОП в числе многих других подозреваемых в организации взрыва комендатуры федеральных сил и затем в подрыве автомобиля оперативной группы, следующего на место преступления. Последнее время бандиты использовали тактику двойного взрыва, закладывая два фугаса. После первого взрыва выезжает оперативно-следственная группа с целью осмотра места происшествия, сбора и документирования улик и доказательств, для розыска лиц, причастных к данному теракту. Вот и становятся они мишенью для второго подлого взрыва. Но рискуют милиционеры жизнью, собирая по крупицам вместе с доказательствами мирную жизнь для этой благодатной земли.

Объем работы просто огромный, и я удивляюсь работоспособности начальника Урус-Мартановского межрайонного отдела УБОП ОРБ № 2 Рукмана Якубова: мы с моими замами Николаем Шаравиным, Сергеем Долговым да трудягами операми Скорняковым и Хаджибековым на третьи сутки уже валимся с ног от усталости, а он работает, как заводной, забывая о сне и отдыхе. Он – настоящий Чеченец с большой буквы, и мир на родной земле для него не пустой звук. Он потом и кровью возвращает этот мир на свою землю, отдавая дань уважения тем, кто сохранил его в далеком 1945 году. И неужели он, мужчина, не отстоит благополучие и счастье для своих потомков?

Результат оперативной работы – всегда получение достоверных фактов, которые иногда становятся не обличающими, а защищающими человека и его доброе имя, доказательствами непричастности его к теракту. И снова роешь землю в поиске тварей, убивающих людей, любящих жизнь. Бросать людей, прошедших через сито подозрений, мы не имеем права, мы сохраняем им не только доброе имя, но и веру в справедливость, что мы – москвичи, читинцы, новосибирцы, биробиджанцы – приехали в Чечню со всех концов великой России по долгу профессии, исключительно ради помощи в наведении конституционного порядка и обеспечения законности.

Умар, ощетинившийся, как еж, молчал, не проронив ни звука и только зло стреляя своими черными глазами, и, будь его воля, не задумываясь, порвал бы меня. Он молчал, уверенный в своей непричастности, вспоминая доказательства своей невиновности, но не верящий в справедливость милиции. А мне приходилось доказывать обратное, изворачиваться и добывать ему алиби, рискуя собственной жизнью. Злой за потраченное на него впустую время, не испытывая чувства раскаяния, я формально произнес слова извинения со ссылкой на обстоятельства и сложность оперативной обстановки и вообще ситуации в стране, хотя ни он, ни я не слушали произносимую мной заготовленную кем-то для порядка речь. В конце я протянул ему руку. А он не уколол меня взглядом, а тихо-тихо произнес:

– Ты – мужчина, я верю тебе.

И только переступив порог, оглянувшись по сторонам, окинув еще раз с высоты своего могучего роста мою изможденную, шатающуюся от усталости фигуру, сказал:

– Я помогу русскому, жди.

И вот это «жди» уже неделю не выходит у меня из головы. Я не могу ждать, каждая минута взывает вопросом: «Когда?», а тишина в эфире отвечает: «Жди». Я работаю и жду. Иду на доклад к генералу Хотину и жду. Жду, даже просыпаясь среди ночи. Но я жду в окружении приятных мне людей: взвешенного и рассудительного Шаравина, скрупулезного и дотошного Скорнякова, веселого и пронырливого Хаджибекова и многих, многих друзей, сроднившихся в боевое братство.

А каково ждать тому русскому, находящемуся в зиндане, где каждый вздох может стать последним, где голод наматывает кишки на кулак, где боль от побоев и загнивающих ран начинает взывать к смерти? И только сила воли не дает превратиться в грязное человеческое существо. Ждать – это невероятная пытка без определенного срока.