Константин Ильченко - Путь домой

С той злополучной ночи прошло немало. Беленький смог убедить лагерное начальство, что Низкий сам по пьяной лавочке забился насмерть. Расследования никакого не было, списали Низкого вчистую. Забыли про него быстро, как и не было человека, хотя человеком-то его можно было назвать с большой натяжкой. Сева неожиданно для себя оказался в выигрыше. Ему поручили подобрать себе напарника из заключенных и представить Беленькому. Это означало, что он как бы негласно становился старшим для того, кого он выберет. Если, конечно, тот не станет его бить и смеяться над ним, как Низкий. От этого Севе становилось чуточку не по себе.

Через пару недель Гришу и Васю в составе сформированной партии отправили на другое место «жительства». О конечном пункте назначения никто точно не знал. Но Сева, который непонятно каким образом оказался в этой партии, сообщил, что повезут их в другой лагерь, который поближе к Берлину. Несостоявшийся помощник Беленького очень расстроился, когда узнал, что его тоже отправляют в другое место, это не к добру. Сева, чувствовал неладное, поэтому ни на шаг не отходил от ребят, видя в них бывалых заключенных. Да и выглядели они не по годам взрослыми. Но главное не в этом, а в том, что в их глазах читалась какая-то особенная решительность и внутренняя сила. Сева завидовал смелым и сильным – им проще жить, они почти всегда поступали так, как им надо. Ребята же его не то чтобы сторонились, им по большому счету одинаково было, кто рядом трётся, но как-то уж совсем не скрывали своё брезгливое отношение к нему.

«Ну и ладно, – думал Сева, – не убудет. Они хлопцы ушлые, давно вместе, их многие знают, даже уважают, а мне куда сейчас. С лагеря вытурнули, там халява была. Видно, Беленький подсуетился, не иначе как он. Следы, сука, заметает. Это чтоб я не побежал к коменданту, да и не поведал ему всю правду про Низкого, как они его на улице прибили. Не зря же он команду двоим дал, что б те его во двор выволокли, а они, видать, с перепоя его там и кокнули. Бля… как-то всё не по людски вышло. Но, с другой стороны, и хорошо, что вытурнул, а так всё равно прибил бы. Ох ты мама родная. – губы Севы задрожали, он чуть не завыл от тоски смертной. – Что ж теперь будет?» Он знал то, что еще никто не знал. Но Сева молчал, он боялся даже себе признаться в том, что, скорее всего, для него и тех, кто с ним рядом, это последнее путешествие. Ой-ё-ёй… Что же будет? По его спине бегали холодные мурашки.

Заключённых погрузили в грузовики; все сидели впритык друг к другу, но оно и хорошо, поэтому было не так холодно. Машина подпрыгивала на колдобинах, вместе с ней подпрыгивал и Вася. Он думал ни о чём и обо всём сразу. Так бывает, когда чертовски устал, когда за последнее время с тобой такого наслучалось, что уже и сам не веришь, правда это была иль привиделось. Перед глазами периодически появлялся затылок Низкого, из которого вытекало что-то темное и нежидкое. Именно вытекало. Вася поймал себя на мысли, что ему всё равно. Ему как-то наплевать на Низкого и на то, что из его башки наружу вылезло. Если прокрутить всё назад, то он с огромным удовольствием заехал бы еще раз этой падле, которая заслуживает только одного – куска ржавой трубы в качестве последнего ощущения в своей жизни.

На очередной кочке Вася подпрыгнул, невольно взгляд упал на рядом сидящего Севу. Тот совсем сник, весь его вид говорил, что он в полнейшем отчаянии. Казалось, что бывшая шестерка Низкого не замечает ничего вокруг, его взгляд бессмысленно уперся в спину впереди сидящего человека.

Двигатель ревел громко, да и машина гремела не меньше, поэтому Вася прямо в ухо прокричал Севе:

– Что ты, прокладка вертухаевская, сопли распустил или за Низким заскучал? – Не потому, что ему было интересно душевное состояние этого насквозь гнилого заморыша, а потому, что его свои мысли уже в край выжали. Требовалось как-то отвлечься. Вася еще раз посмотрел на Севу и чуть не сплюнул. Боже, как его еще в надсмотрщики взяли?

Сева медленно повернул к нему голову, по его лицу текли слёзы. Он было хотел их вытереть, но рука неуклюже дёрнулась и вытерла не глаза, а изрядно влажный нос. И вдруг в этот момент он необычно посмотрел на Васю, в его взгляде даже читался некий вызов.

– Чё ты лыбу тянешь? Чё, отважный самый? – совсем осмелевшим голосом заговорил Сева. Ему уже на всё наплевать, наступил тот миг, за которым хуже не будет. Вася с удивлением смотрел на него, не понимая, что с этим малахольным происходит. Но чувствовал, что неспроста этот Сева так заговорил: – Ты знаешь, куда мы едем? – чуть понизив голос, продолжил Сева. – Капут нам! Всё, кранты! Пожили, сука, хватит!

Похоже, несостоявшегося надсмотрщика накрывала истерика. Вася, как бы поворачиваясь к нему, незаметно для других врезал Севе локтем по зубам. Тот с недоумением глянул и тут же сник.

– А теперь давай спокойно и по порядку, – положив ладонь ему на шею, Вася крепко сдавил пальцы. Севе стало больно.

– С переводчиком мне удалось перекинуться двумя словами. Он хоть и мудак полный, но со мной дружбу водил, – по Севиной шее стрелой пронеслась резкая боль. Это поработали Васины пальцы.

– Ты давай по делу, не тарахти почём зря, – почти прокричал последний в ему ухо.

Севу как будто понесло. Он, пытаясь поймать Васин взгляд, начал рассказывать, что переводчик видел сопроводительный документ. Что в нем черным по белому написано, что везут их в лагерь смерти Равенсбрюк. Что там вообще-то женский лагерь, но так было в начале войны, а сейчас там и мужиков навалом. Выхода оттуда не будет, даже если немчура и победит, всё равно их всех до единого в топки бросят. Прав был Низкий, он как в воду глядел. Отмучился, помер хоть и насильно, но, наверное, быстро, спьяну не мучился. А тут прикинь, каждый день смотреть на печку и ждать, когда тебя в ней испекут живьём.

– Но мы же не евреи и не военнопленные, ты, падла, например дезертир, с какого же чёрта нас жечь? Мы ж тут для работы. – Васе казалось, что от его слов зависит исход уже кем-то предначертанного конца. – Ты ничего не попутал?

– Да нет же, – почти закричал Сева, сосед по скамейке скосил на него глаза, – говорю, переводчик почти корешил со мною, на кой ему трепаться? Он еще сказал, что немцы кампанию сейчас проводят по уменьшению заключенных в лагерях. Ну, ты понял, короче, истребляют на хер всех. – глаза Севы от испуга расширились, наверное, он ждал, что Вася его успокоит, найдет серьёзные аргументы против его доводов, и жизнь понемногу войдет в привычное русло.

Но Вася не сказал ему таких слов, не успокоил. Он отпустил Севину шею, обнял свои плечи руками – так обычно делают при ознобе – и замолчал.

Рано утром машины с пленными остановились у ворот концлагеря, простояли недолго. От того, что не слышалось привычного гама и толкотни, стало ясно, что прибыли в серьезный лагерь, где всё по-немецки точно и заученно, лишних слов и движений здесь не допускают. Слышался тихий голос сверявшего документы караульного да лай собак, на них порядки Третьего рейха не распространялись.