Николай Офитов - В огне войны сгорая. Сборник

Но гитлеровцам, видимо, мало было этого урока. Они не считались с потерями. Снова обрушили на сопку, где залегли наши бойцы, миномётный частый огонь, а потом пошли в контратаку. Пулемётчик Орлов без устали расстреливал вражеских солдат, не давая им возможности прорваться вперёд. Против трёх советских бойцов враг сосредоточил в глубокой лощине, между сопок, целый батальон. Зоркий и наблюдательный Орлов видел это.

– Принесите ещё ящик патронов, – приказал он бойцам Вотинцеву и Андронову и повернул «Максим» в сторону лощины.

Враг с ручными гранатами в руках бросался на сопку, а Михаил Орлов встречал его свинцовым дождём. Ярости фашистов не было предела. Они неистовствовали и, бросая на смельчаков всё новые и свежие силы, засекли место расположения пулемётчиков и начали усиленно обстреливать их огневую позицию. Уже были ранены Андронов и Вотинцев и не могли встать, чтобы помочь своему товарищу. Орлов понимал, что нельзя было ни на минуту прекращать огня, чтобы сменить позицию. Ведь противник мог прорваться и выбить наших солдат. Жаль, подбили товарищей, втроём они были сила. Орлов продолжал вести огонь, сдерживая наседавшего врага. Казалось, что победа уже близка, спешили на помощь наши бойцы. И вдруг вражеская пуля вонзилась в Орлова. Обливаясь кровью, он не выпускал из рук пулемёта и продолжал сражаться, шепча сквозь зубы: «Победим мы… Не сдадимся, победим…»

На какое-то мгновение перед ним, как кадры сказочного кинофильма, промелькнули родные просторы на Нижегородчине – деревенька Спирино на берегу речки Палец, впадающей в более крупный Сундовик, что убегает к Волге, промелькнула водяная мельница, где молол зерно на муку, колосящиеся поля ржи и пшеницы, луга, лес, увидел своих ребятишек: Женьку с Виталиком, Юрия. Ба, да они уже большие, за плугом идут, поле пашут… Все в орловскую породу удались – хлеборобы. Беспокоиться нечего, землю не бросят, крестьянами растут, настоящими. Слава Богу! Не зря с Машенькой растили их… Вот и она, стоит у плетня и смотрит своими серо-синими глазами куда-то вдаль, его милая, ненаглядная, смотрит и как будто поджидает его. Показались какими-то озабоченными и машут ему: отец – жилистой с мозолями рукой, а мать – линялым ситцевым платком. Да здесь он, здесь, хотелось крикнуть бойцу всем тем, кого он сейчас видел перед собой…

И тут, потеряв сознание под ветра свист и под обстрел шрапнели, губы его сомкнулись.

Проявив отвагу и стойкость в бою, командир пулемётного расчёта Михаил Орлов спас десятки жизней своих товарищей. Он уничтожил более 50 фашистов, которые никогда уже больше не будут топтать своими грязными сапогами русскую землю.

Товарищи схоронили отважного пулемётчика в Карелии, положив Михаила лицом к востоку. Ведь он любил Родину-Россию, жизнь любил, встречать утрами голубой рассвет и идти по росе, иногда босиком, подставляя лицо тёплым, ласкающим лучам восходящего солнца, и улыбаться всему живому. И он стоял тогда в этой радости света и не отводил глаз ни от солнца, принесшего лето, ни от сочной густой травы на лугу, ни от довольного коня, пившего воду в светлой речке и смотревшего на него своими добрыми и преданными глазами, такие же добрые и светлые глаза были и у славного сына русской земли Михаила Ивановича Орлова.

Подвиг его не остался забытым. Правительство наградило воина посмертно орденом Красного Знамени.

Вечная память и слава!

2019 г.

Тёплая апрельская погода, с яркими солнечными днями, пробудила и деревья, и травы, и животное царство повеселело. По земле пробежали дожди и смыли прошлогоднюю осеннюю грязь, обмыли корешки растений, напоив их живительной влагой. Земля ожила, прогрелась, радуется солнцу. Вокруг всё зазеленело.

В прозрачном воздухе слышно разноголосое пение птиц. Звонче заговорили родники, сбегающие с крутой горы к реке. Их гимны, славящие землю, только бы слушать и радоваться, что живёшь, но жаль, здесь теперь некому их слушать. Село исчезло вместе с людьми и избами с резными наличниками и благоухающими вокруг сиренью и черёмухой. И было тут многолюдно. Мы, ребятишки, бегали по косогору, смотрели, как шёл ледоход, прудили пруды, играли в горелки. Разбивались на пары, а впереди вставал горельщик. По команде разбегались, а он догонял пары и разъединял их. И мне приходилось быть горельщиком, кого догонял, тот и «горел» на очереди. Игра эта давняя, от наших предков, и обставлялась она огнями. Потому и носит название «горелки».

Весёлое было время и незабываемое, когда вечером звонкая песнь гармошки вызывала на улицу и под её игру, трепетную и душевную, водили хоровод. Глаза блестели, краской заливались щёки – всем хотелось в круг. Хороводница запевала:

Но больше всего мы тешились лаптой. Игра такая интересная, подвижная и весёлая, собирала на улице всю молодую поросль села. Сколько крика и смеха было, до слёз. И этот знакомый смех, такой близкий и такой далёкий, словно игру знакомой гармоники, услышал я ныне, когда появился здесь. Мне казалось, что вновь вбежал в то далёкое время. Но это было обманчивое видение, выдаваемое за ту действительность. Я вздохнул и кисло улыбнулся. Ведь прошедшее (увы!) не возвращается, как бы ты его ни звал и ни просил вернуться.

Наполненный воспоминаниями, я шёл просёлочной дорогой, бежавшей рядом с заросшим сорными травами полем. Раньше здесь таких буйных зарослей полыни и чертополоха не было и в помине. Поле пахали и по пашне важно расхаживали грачи, запуская в неё свои острые клювы.

Впереди манил небольшой лесок. На опушке остановился, присел на замшелый пень и рассматривал травинки, кустики, стройные сосны и голенастые берёзы. Тут же рос высокий и густой орешник, и опоясывала его кромка поля. Раньше я ходил сюда за орехами – набирали много и приносили домой по полной большой котомке или по корзине. Щёлкали, грызли и наедались вволю. Потом лещину всю вырубили под корень на топливо и на огородную изгородь. Но корни-то в земле остались. От них пошла буйная поросль. И спустя годы лещина вновь взмыла к небу.

Посидев на пне, я медленно побрёл дальше, вдоль опушки, останавливался, рассматривая цветы, росшие возле и между деревьев. И вдруг наткнулся взглядом на какую-то большую ржавую железяку. Присмотрелся и ахнул: «Ба, да это же двухлемешный плуг! Кажется, тот самый…»

Стал с интересом рассматривать его, даже попытался сдвинуть с места, но не смог. Так крепко врос в землю этот «вдовий» плуг, как прозвали его, оброс мхом, сразу и не заметишь. А рядом лежали истлевшие верёвка, ботинки с калошами и ещё какие-то останки непонятных предметов, которые при взятии в руки рассыпались тут же в прах.