Леонид Моргун - Легион

– Ты меня удивяешь, – девушка помрачнела и поджала губы. – Ведь мы с самого начала решили, что храм будет иметь восемь этажей и раскрашен в семь разных цветов. И нижний этаж будет белым…

– В честь божественной власти, Вейра Хшатра, красоты и гармонии мира, – добавил Агирра.

– А второй этаж будет черным…

– В честь Амертат, жизненной, всеутверждающей силы матери нашей, земли.

– Третий – пурпурный в честь… – Зуммуриада, запнувшись, взглянула на мага.

– Аша-Арта Вахишта, сына Агуры, духа божественного огня, Фарра, – подсказал он.

– Четвертый – голубой в честь богини Ардвисуры Анахиты…

– И Хуарвата, духа здоровья и жизненной влаги, – добавил Агирра.

– Пятый – красный в честь Михра, недремлющего ока Ахура Мазды, – без запинки продолжила девушка. – Шестой – серебряный в честь плодородной и животворящей Ма, а седьмой – золотой в честь самого Ахура Мазды…

– Спента Майнью, всеблагого духа бессмертного Ахуры, – завершал маг.

– Но ведь это же совершеннейшее безумие – выкладывать золотыми и серебряными листами стены башни! – жалобно воскликнул Зармайр. – Или вы хотите и кирпичи лить из чистого золота? Скажи ей, Агирра!

– О, злато! – маг развел руками и возвел очи горе. – Презреннейший из металлов, составляющий единственную ценность для нищих духом. Открывающее все врата, все тайники человеческих душ, весь смрад и погань нечестивых желаний и подлых страстишек! Под его волшебными лучами урод становится красавцам, бродяга – царём, тщедушный приобретает силу исполина, добрые – черствеют душой, гневливые – смягчаются.

Благодаря ему крепнут государства, а народ вопит и страждет. Прельщенные его лучами, вражьи армии стирают в пыль города и возводят новые. Металл этот, в общем-то пустой и бесцельный, годный лишь на побрякушки для женщин, сам до себе не имеет никакой цены. Думается мне, что настанут времена, когда из него начнут отливать ночные сосуды, дабы доказать презрение к его некогда безграничной силе. Но и это будет неверно, ибо золоте Ахура Мазда сотворил дабы человек возрадовался и восславил его. Но злобный Ангра Майнью вселил в людские сердца алчность и неистовую тягу к злату. Но не пора ли нам побороть в себе пороки, внушенные нам злыми дэвами?

– Что ты говоришь? – напрягся царь, на ожидая такого поворота.

– Да, говорю я, – продолжал Агирра, – злато не только источник зла, ибо если б это было только так, я предпочел бы выложить башню кизяками невинных коров, которые своей кротостью более угодны богу. Но золото – это еще и радость, сила и могущество. Золото – цвет и сущность Глаза Мира, недреманного Ока Ахуры, это цвет Михра, лучезарного Солнца, дарящего свет, тепло, радость и изобилие всему сущему на земле. Золото придаст башне великолепие, оно расскажет всему миру, как велик и могуч правитель страны Алуан. И потому я говорю: выполни просьбу своей луноликой дочери к вящей славе своей и Мазды.

При этих словах Зуммуриада просияла, подпрыгнула на месте и от полноты чувств обняла мага, который, перехватив свирепый взгляд царя, поспешил добавить:

– Сэкономить можно на другом. Верхние этажи можно строить из кирпича, как строятся все мидийские храмы и как завещал нам великий наш пророк, Заратуштра.

– Заратуштра, конечно, был мудрым человеком, но в строительстве я привык доверять более надежным авторитетам, – возразил Мултан. – Глина по всем статьям уступает камню, и в красота, и в долговечности.

– Но ведь башня будет краситься, – не уступал маг.

– Она разрушится лет через триста. Осядет под собственной тяжестью.

– Тогда убери этот никчемный выступ впереди, – предложил Агирра. – Что за нелепый нарост! Он портит весь вид.

– А мне он очень нравится, – встала на защиту зодчего Зуммуриада. – Он прелестный!

– Но он только удорожает строительство, – заметил Агирра

– Не прекословь, Мултан, – оказал Зармайр – бог с ним, с золотом, но строй без выступа, он портит весь вид.

– Выслушай меня, великий государь, – воскликнул зодчий высоким звонким голосом. – Да, я строил башни, и крепости, и храмы в Хинде, Согдиане, Бактрии, Парфии и Мидии. Но везде я делал лишь то, что мне приказывали, строил по веками устоявшемуся образцу. Лишь дочь твоя сказала мне: придумай что-то свое, Мултан, такое, чего нет нигде. Я увидел в твоей стране изобилие крепкого и мягкого известняка, камня, созданного богом для постройки дворцов и храмов. И то, что я выстрою из этого камня, простоит века. Десятки веков! Думаешь, я напрасно столько времени медлил, исходил все окрестности, копался в земле? Я изучал твое море. И убедился, что раз в несколько столетий оно имеет обыкновение подниматься и затоплять всё в округе. Так вот, когда оно поднимется в очередной раз, оно не сможет подмыть основание башни, а выступ её будет рассекать все набегающие волны. И я говорю тебе: века, тысячелетия простоит твоя башня, и всё это время люди будут восхищаться ею и славить твоё имя. Бросив золотой – не жалей медяка! Дай мне закончить работу, и ты увидишь, что через полгода здесь будет стоять башня, равной которой нет, не было и не будет в мире!

– Башня! – презрительно фыркнул Зармайр. – Что мне башня? Игрушка для мой девочки? На эти деньги я бы лучше выстроил с десяток крепостей для охраны народа.

– От кого ты хочешь защищаться? – с удивлением опросила девушка. – Мидийцы наши братья, парфянский царь ежегодно шлет нам дары, с армянами мы мирно торгуем, картлийцы сватаются ко мне уже третий год Ты боишься аланов? Этих дикарей и трусов? – девушка усмехнулась, губы ее задрожали а предательская слезинка, сверкнув в уголке глаза, скользнула по щеке. – Игрушка! Разве я дитя? Разве лишь мне одной нужна эта башня? Разве не послужит она укреплению и распространению гуманнейшей и прекраснейшей веры, которая объединит племена нашей страны в единый и могучий народ?

– Ты слышишь? Слышишь, что она говорит? – с немалым изумлением воскликнул царь.

– Я слышал речь не девочки, но царицы, – с поклоном промолвил маг. – Поверь мне, владыка, народ, объединённый единой верой, можно истребить, но покорить – никогда! Проникнись этой верой, просвети свои племена, истреби еретиков, возлюби Ахуру – и он исполнит все твои сокровенные мечты…

Взглянув на мага тяжёлым взором, царь хотел было что-то екать, но смолчал. В диковатом взгляде этого сухопарого сутулого человека было нечто, от чего обычный человек смущался, опускал очи долу и отходил в сторону.

– О, отец, – вся в слезах прошептала Зуммуриада, от нахлынувших чувств не в силах сказать ничего более. – Отец!..

– Идите, – оказал царь, тяжело вздохнув и усаживаясь в кресло. – Иди и молись Ахура Мазде о том, чтобы ничто больше не затягивало строительство храма.