Владимир Титомиров - Дело рук Сталина. Том 1

После исключения меня в районе в начале июля я был отозван… а после рассмотрения моего дела в Лен. обл. КК-ВКП(б)… был уволен за невозможностью использования на… работе как беспартийного.

Решение ЦКК-ВКП(б) я получил только в 1937 году.

Исключение меня из партии, увольнение… и последующие действия органов бывшего МГБ СССР настолько ошеломляюще подействовали на меня, что я на значительный промежуток времени выбился из нормальной колеи, перенёс несколько тяжелых болезней с длительным лежанием в больницах»…

На этом я прерываю воспоминания моего отца, так как дальше он говорит о войне, о блокаде и далее, т. е. о времени, не относящемся к описываемому в этой повести.

Я сознательно, как видите, не редактировал воспоминания моего отца, т. к. в их документальности – основная прелесть. Но позволю теперь некоторые комментарии.

Не судите строго стиль этих моих комментариев. Дело в том, что они рождались отрывками, в ходе длительного, по сути дела – многолетнего, обдумывания всего этого. Уже написанное многократно уточнялось и дополнялось. При этом я старался как бы вести разговор с читателем, как бы обращался к нему с письмом. А при всех шероховатостях писем их не редактируют. Хочу и я оставить всё, как есть. Вот в результате и получились некие «былое и думы» о XX веке.

Так теперь – о письме отца, когда вы с ним ознакомились.

Мне представляется это письмо совершенно уникальным документом, который к тому же, надо понимать, чудом оказался в моих руках. Тут стечение характерной судьбы честного труженика «от сохи», – получившего (невероятно!) университетское юридическое образование и фактически отстранённого от дел по сфабрикованным обвинениям, – и обстоятельств, позволивших ему обо всём этом написать, и – многолетний опыт юриста, знающего, как излагать обстоятельства в подобных случаях. Ведь вся его работа и состояла в ведении сложных юридических дел, в составлении всевозможных бумаг, а в свободное время он помогал людям в этом же, составляя для них такие же обстоятельные и убедительные заявления, при этом не раз засиживаясь до самой глубокой ночи и никогда не беря с них ни одной копейки. Даже в самое тяжёлое голодное время блокады Ленинграда, при том, что мы голодали, он не брал ни корки хлеба, хотя благодарные, тоже голодавшие, люди, отрывали еду из полученного по карточкам мизерного пайка, и в моём присутствии уговаривали его взять, а у него хватало силы воли не взять, и это при том, что нередко на улице голодные люди просто выхватывали хлеб из рук прохожих, выходивших из булочной с полученным по карточкам маленьким пайком, а он сам от голода и цынги даже потерял все зубы! И вот теперь профессиональный опыт составления заявлений пригодился ему самому. И я усвоил по наблюдениям за работой отца как юриста одно: надо излагать все детали, чтобы тот, кому решать, имел достаточный материал. А если это – для чтения, а тема – важная, надо, чтобы читатель мог проникнуться смыслом написанного и поразмыслить по ходу чтения, чтобы были сделаны правильные выводы и не осталось никаких сомнений.

Как вы понимаете, я узнал содержание его заявления давно, – когда его переписывал. Но я это делал так, как будто эти дела меня не касаются и я в этом ничего не понимаю. А потом я узнал от мамы, что в тот момент, на том заседании первичной организации, когда было объявлено решение об его исключении из партии, мой отец не выдержал всего этого и, выхватив пистолет, хотел прямо там покончить с собой, но что-то, или кто-то, его удержало; по роду своей тогдашней работы он имел при себе огнестрельное оружие…

А тогда я ничего этого не подозревал, по-детски радуясь жизни. Да и вообще всё то время было величайшим всеобщим лицемерием, обманом, заблуждением. Весь народ, закрывая глаза на многое, многое просто не ведая, верил тому, что ему вкручивали, слепо верил в то, что «скоро наступит коммунизм», радовался, что вылез так или иначе из тьмы бесправия и безграмотности недавнего существования при царизме и в упоении ежедневно слушал по радио и повсюду гимн «Интернационал» и песню в исполнении баса Марка Рейзена «Широка страна моя родная»… Состояние это было безусловно радостным. Но разделяла его только часть людей, в то время как очень многие пострадали, погибли. Ну, а красивая мечта так мечтой и осталась…

Из моего рассказа вы понимаете, что и я ничего больше, чем здесь написано, о той деятельности моего отца не знаю, поскольку он об этом ни мне, ни при мне другим, ничего не рассказывал. И, читая этот его рассказ, я хорошо себе представляю его мытарства. И по моим впечатлениям я понимаю, что так же образно должен понять это и любой другой. А хороший сценарист мог бы написать хороший сценарий для содержательного фильма о том времени.

А теперь я приведу, и тоже без купюр, вам письмо отца, тоже найденное мною в его архиве. Оно было, в отличие от предыдущего, отпечатано. Это – копия. Прочтите его внимательно. Это – всего одна страница, но какая! А чтобы вам было яснее, что к чему, позволю себе и здесь несколько вводных слов, которые, надеюсь, облегчат вам его понимание. Из письма ясно, насколько в условиях того режима, в партии, не партия решала, направляла, а отдельные её представители, порой – нечистоплотные карьеристы. Видим, что если кому-либо сверху, не только Сталину, а везде на местах, кто-либо из нижестоящих казался неугодным, мешал, был попросту мало симпатичен, не нравился , его ему ничего не стоило, как бы от партии, услать, уничтожить.И мы видим, как в результате вся эта атмосфера вполне здорового сельского парня, выросшего на природе, – на свежем воздухе и натуральных продуктах, довела до состояния полного нервного расстройства, фактически вывела из строя. И только отчаяние, трудные обстоятельства и на работе, и в семье, вынуждали его из последних сил, денно и нощно, изо дня в день, в описанной невероятной, чужой и чуждой, враждебной, обстановке, целых два года вкалывать в сельской местности, без лечения и какой-либо передышки.

[Добавлю. Видим по этим конкретным фактам и рассуждениям, насколько такая обстановка способствовала всему, что творилось самим Сталиным и вокруг него, что и является темой этой книги.]

Добавлю в своём предисловии к этому письму ещё, что среди документов отца есть ещё немало медицинских заключений о его болезни, – полном психическом, нервном, расстройстве, для лечения которого, как мы понимаем, нужно было бы прежде всего устранить те обстоятельства, которые и привели к этой болезни (как и в отношении всякой другой, между прочим, болезни). Забегая вперёд, можем кстати сказать, что если бы его не исключили и не отстранили от дел и от той среды, очевидно, его могли потом и вовсе уничтожить, как это и было с миллионами других… Но его нервозность, болезнь, всё равно не могла исчезнуть, ибо для удовлетворения, радости жизни, счастья, ему, отстранённому, сброшенному, оставшегося было мало. И тем не менее его фактически изъяли из более нервозной среды, партийной, где человек сам себе не был хозяином, а был безвольным винтиком в руках тех, кто стоял над ним (тот самый пресловутый «демократический централизм», который так расхваливали теоретики коммунизма, а мы потом изучали в их трудах). И всю эту пирамиду, понятно, возглавлял, а значит, произвольно ими распоряжался, генеральный секретарь партии. К чему это привело, мы из всего теперь хорошо поняли.