Сергей Зарин - Души военные порывы

Да, и еще в задачу самой передней группы входило зажечь две кучи хвороста и дров, обильно политые маслом. Это нужно было для дополнительного освещения места битвы. Точнее, места расстрела.

Ближе к утру на берег опустился туман и пополз к немцам. Сперва он поглотил аванпост, потом окутал и пост оберлейтенанта. И именно в этот момент на Леге напал необъяснимый ужас. Не страх, а именно ужас, когда, вроде бы все хорошо, но ты точно знаешь, что через очень короткое время будет все плохо! Хотя объективных причин для этого не существовало – Пауль Леге был очень храбрым человеком, кроме того, предутренних туманов он перевидал немало, в том числе и на войне. Но именно этот туман нагнал ощущение кошмара, как ни один до этого.

Страшно было и самим солдатам – это было видно по их внезапно побелевшим лицам (и дело не в особенностях освещения в тумане) и по дрожащему шепоту с судорожными движениями кадыков – все это Пауль видел у них и, более того, ощущал то же самое на себе самом.

В наступившей мертвой тишине со стороны аванпоста раздался легкий вскрик, потом – какие-то хлипы. И все затихло. С соседнего окопа кто-то окликнул расположенный у кромки воды отряд. Никакого ответа. А вместо этого – какое-то могильное сопение и животные хрипы, которые явно приближались…

А потом – буфф! – взрыв гранаты! И тут же на берегу вспыхнул один из костров. Туман был не плотный, и сквозь него Пауль внезапно увидел сотни силуэтов. Сотни! И ближайшие из них уже были метрах в двух от его окопа! Но самое страшное было не то, сколько их было, а то, что эти силуэты просвечивал насквозь! Их ноги (там, где должны были быть утолщения от обуви) мистически истончались к земле и уже над самой травой пропадали совсем.

Причем, тени не шли, не бежали, а именно плыли, слегка подскакивая над землей. И еще, что Пауль увидел со всей ужасающей отчетливостью – у привидений была советская форма, но не было лиц. Вместо них, в мертвых головах клубился черный туман…

Первая волна призраков прошла мимо окопа, приколов обоих пулеметчиков к мокрой земле. Оставшиеся два солдата и офицер без перерыва поливали оборотней свинцом, но Леге мог поклясться, что ни один из них не то что не упал, а даже не пошатнулся под градом пуль! И при этом, когда очередной призрак рубанул чем-то вроде лопатки сверху вниз, то на дно окопа сползла булькающая масса автоматчика Томаса Вайгеля, лейтенант понял, что тот получил вполне реальный удар. А призрак побежал дальше. Молча!

Пауль отстреливался еще несколько долгих минут, отчётливо понимая, что у него конкретно съезжает «крыша», так как он до сих пор никого не убил. Причем, на протяжении всего боя его донимал запах гари, где смешались вонь горелых тряпок, гнилых болотных веток и почему-то паленой резины. А потом его вырубило.

Он очнулся ближе к полудню, заваленный дровами и обломками наспех сколоченного ранее дровенника. Больше вокруг никого из живых не было. Мертвых же – половина берега. И все в мышастых мундирах…

Просидев остаток дня наедине со своими воспоминаниями, вечером, к тому моменту, когда прибыли германские подкрепления, Пауль окончательно спятил. Тонкая арийская душа не выдержала животной атаки тех, кого она за животных и считала. Пусть даже и в виде призраков.

Батальон был уничтожен больше, чем на половину. Остальные в панике бежали, не разбирая направления – кто назад к своим, кто – в болота, а кто – в сторону врага… это был разгром»…

Те, кто выжил, несли полный бред: одни говорили, что на них напала тысяча человек, другие – пять тысяч, третьи утверждали, что русские вообще пошли в контрнаступление и уже не остановятся до самого Берлина. Некоторые, как и Пауль, считали, что на них напали призраки ранее убитых в этих болотах красноармейцев… с этой мыслью Пауль и умер, не дожив до 56-ти лет…

Надо ли говорить, что когда из тумана появились красноармейцы – именно красноармейцы! – без лиц, и начали убивать живых людей, над окопами солдат НАТО поднялась нестерпимая вонь биологического происхождения?

– Победа была за нами, – закончил Гриднев и взором уткнулся в костер.

Мы молча последовали его примеру. Верить или не верить в этот рассказ – мыслей на такую тему даже не было. Мы все сейчас переживали холодную атаку из осенних болот… Примеряли на себя ее зябкость, ее вязкость, ее склизкость и ту храбрость героев, которые героями себя тогда не считали…

А где-то в тумане над рекой, который еще не вылился на берег, кто-то тихо брел по ее поверхности. И сам туман звенел словами, которые он когда-то впитал на разных землях, в разные времена от разных душ… впитал вместе со страхом, ненавистью и… Надеждой.

«Смело-о мывбойпойдем»…

За страх вам рассказать? Могу поведать вам о страхе. Не о том страхе, который наваливается на тебя при первом же обстреле. Не о том страхе, когда перед тобой возвышается укрепленная высота, набитая противником, и тебе непременно к полудню нужно познакомиться с каждым из них. И даже не тот страх будет героем, который вливается в потрескавшуюся душу перед дулом автомата, уставившегося на тебя.

Нет.

От этих страхов по мере прохождения службы постепенно избавляешься. Точнее, они сами оставляют тебя. Точнее… я вообще не знаю, как сказать точнее. Просто, когда вывёртывается минутка для послебоевого анализа, в какой-то момент с изумлением констатируешь, что страха-то и не было. Вот всё было: и адреналина ведро, и слабость в ногах и поплывший взгляд. Но страха как такового не было. Не было того животного чувства «бежать и забиться». Не было слабости. Ведь страх – это и есть слабость, а солдату она никак не нужна. Сильному солдату. И как только осознаешь себя сильным солдатом, то сразу идешь в свой первый Осознанный бой. А после этого – еще бой, и еще, и еще. И страх уходит.

Нет, маленький ужас остается с тобой навсегда – без него не выжить – но вот большого страха уже нет.

Но есть другой страх – невидимый. Новичкам на фронте он даже неведом, ибо они о нём даже не догадываются. Потому что он наоборот, приходит с опытом. Приходит, когда ты знаешь, на что способна шальная пуля. Когда ты видишь (и часто видишь) как разламывает тело товарища брошенная граната. Когда ты помнишь всех тех, кто ушел в пустяковую вылазку и до сих пор в ней находится. Пятый десяток лет как уже. Вот этот страх убивает больше всего.

Потому что те, первые страхи, они всегда включаются при первом выстреле. И практически через пару минут – выключаются.

Но вот этот страх давит даже тогда, когда и выстрелов-то рядом нет. И от того становится ещё страшнее.

***

Как-то мы ползли к занятому немцами хутору. Полтора часа. Ползком. Нас было около сорока бойцов, мы ползли в лучах закатного солнца, и мы знали, что немец о нас не знал. И вот тут-то этот самый страх и имеет обыкновение появляться: а вдруг он всё-таки знает? А вдруг он уже наводит оружие и, посмеиваясь над глупым Иваном, сощуривает свой вражий глаз напротив прорези прицела? Причем, как вы думаете, на кого он наводит? Конечно, на тебя! И только на тебя! Вокруг шуршат гимнастерками еще пятнадцать задниц, но выцеливает враг именно твою! И друзья врага этого тоже хотят убить только одного бойца в нашей группе! И все они обязательно выстрелят. Вот-вот!