Евгений Яськов - Война глазами ребенка

После отбоя, когда все оказывались целыми и невредимыми в своем вагоне, Дмитрий Васильевич шутил:

– Шурочка, все благополучно обошлось благодаря вашему плащу. Немцы, увидев такую очаровательную женщину, да еще в изумрудном плаще – глаза зажмуривали и про стрельбу забывали!

Тем не менее – стреляли. Остается лишь гадать – почему обходилось без жертв. Конечно, мамин плащ здесь был ни при чем. Уже после войны, вспоминая эти события, мы сходились во мнении, что, скорее всего, наш куцый состав не являлся для немецких летчиков достойной целью. Правда, дядя Николай, служивший в авиации и прошедший всю войну, придерживался иного мнения. Он считал, что из-за небольшой длины нашего состава (он имел в длину около 60 метров) летчики запаздывали с нацеливанием. А потом, – говорил он, – обнаружив, что пассажирами были гражданские лица, они прекращали огонь и летели дальше в поисках военных целей.

Я готов был согласиться с любой точкой зрения, но только не с этой, так как был не только свидетелем бомбежки и расстрела мирных жителей немецкими летчиками, но и непосредственным объектом этих акций. Но об этом чуть позже.

Наступила ночь. Налеты прекратились и пассажиры, пользуясь этим, стали укладываться спать. Путь предстоял еще долгий и можно было отдохнуть после тяжелого дня. Но этому намерению неожиданно помешала Света. До этого она вела себя примерно, даже во время налетов, а здесь вдруг расплакалась. Мама никак не могла ее успокоить, да к тому же снова потерялась соска. На помощь пришли женщины. Они ее распеленали, завернули в сухие пеленки, а вместо соски дали жвачку, сделанную из марли, в которую они вложили смоченное печенье. Принятые меры помогли. Света успокоилась, зачмокала и вскоре уснула. Вслед за ней погрузился в сон и весь второй вагон.

В Киев поезд прибыл ранним утром, только начинало светать. Высадившиеся из вагонов пассажиры поглядывали вверх, указывая на что-то руками. В сером небе виднелось множество каких-то черных клякс. Мы не знали, что это такое. Лишь позже выяснилось, что это были аэростаты воздушного заграждения.

В Киеве мы должны были сесть на пароход и плыть до Гомеля. Оттуда по воде или по суше – до Ветки, а от нее – в деревню Рудню, где и жили наши дедушка и бабушка. Как видим, маршрут был не простой, даже для мирного времени. В условиях же войны даже трудно было представить, как можно было женщине с двумя маленькими детьми и большим багажом преодолеть этот путь. Самое трудное было – это достать билеты на пароход. Люди, родившиеся после войны, вряд ли смогут представить, что творилось на вокзалах и пристанях в годы войны. Они походили на осажденные крепости, которые штурмом брали люди, стремящиеся побыстрее уехать. В такой обстановке маме одной вряд ли удалось бы достать билеты. И здесь сыграл, может быть, лучшую в своей жизни роль Дмитрий Васильевич. Без его помощи мы вряд ли уехали бы из Киева. А в нем у нас не было ни родных, ни близких. Что мы стали бы делать, оставшись там? Скорее всего, разделили бы участь тысяч беженцев, скитавшихся по городам и деревням.

Еще в вагоне Дмитрий Васильевич успокоил маму, пообещав ей помочь нам уехать из Киева. Там же был разработан план, в соответствии с которым мы и стали действовать. План был простой и включал в себя четыре этапа. Этап первый: с вокзала – на Крещатик. Там багаж сгружается и создается временный пункт ожидания. Почему не сразу на пристань, а в центр города, на Крещатик? Не знаю. Скорее всего, Дмитрий Васильевич предполагал, что вряд ли удастся сходу взять билеты и отправить нас в этот же день. По-видимому, у него был предусмотрен на этот случай запасной вариант. Этап второй: я и Света остаемся вместе с багажом в этом пункте ожидания, а Дмитрий Васильевич и мама едут на пристань доставать билеты. Этап третий: покупка, или точнее – «добыча» билетов. И этап четвертый, завершающий: Дмитрий Васильевич и мама с билетами возвращаются, забирают нас и вещи и все мы едем на пристань, на пароход.

План, действительно, был простой, но не так легко было его осуществить. Вообще говоря, шансов на успех было мало. По крайней мере, – на быстрый, но, тем не менее, Дмитрий Васильевич действовал уверенно. Не знаю, верил ли он сам в то, что нас удастся посадить на пароход, но нас он подбадривал и нам не оставалось ничего другого, как тоже верить.

Первых два этапа плана были осуществлены сравнительно быстро. Мы доехали до Крещатика, в скверике было выбрано удобное место, где и должен был разместиться временный пункт ожидания. Один чемодан положили плашмя, а другой и сумку с вареньем поставили впритык к нему. Образовался уголок, куда и положили конверт со Светой. В мои обязанности входило охранять все это богатство. Вообще говоря, задача была не сложной, так как охранять в те годы было не то, чтобы не от кого, но сравнительно легче – народ был другой, старались больше помогать друг другу, а не воровать.

Перед уходом мама сказала:

– Можешь покататься на велосипеде, но далеко не уезжай. А если Света проснется, возьми ее на руки, походи с ней, побаюкай. Ну, а мы скоро вернемся.

Последнее поручение было, конечно, посложнее, но его мне не раз приходилось выполнять, так что опыт был. Одним словом, взрослые «пост сдали», а я «пост принял».

Катание на велосипеде было моим любимым занятием. Трехколесный велосипед мне подарил на день рождения отец. Я с ним не расставался, даже к отцу в штаб на нем ездил. Штаб находился на окраине города в двухэтажном кирпичном здании. В нем были длинные и широкие коридоры, по которым я гонял. Меня знали почти все писаря и часто дарили мне что-нибудь на память: перочинные ножи, карандаши, линейки и т. д. Дома у меня образовалась целая коллекция этих канцелярских вещей. Об этом знали мои товарищи по двору и всячески их у меня выманивали, особенно перочинные ножи.

Дорожки в скверике были чистые, а прохожих было мало, так что можно было показать свое мастерство. Но в то утро мне было не до велосипеда. Еще в вагоне я плохо себя почувствовал. Болел живот, подташнивало, но я не жаловался, терпел – ведь война! Я сел у чемодана, прижавшись к нему спиной, а ноги подтянул к животу, обхватив руками коленки. Думал таким образом заглушить боль. Сколько так просидел, не знаю, но боль не проходила, более того стала резкой. Я терпел. Когда терпеть стало невмоготу, лег животом на землю, но это тоже не помогло. По-видимому, было острое отравление, так как началась рвота. Мои страдания увидел кто-то из прохожих и вызвал скорую помощь, которая вскоре и примчалась.

Медики уложили меня на носилки и – в карету. Они, конечно, были молодцами. Быстро приехали, быстро меня погрузили и быстро доставили в больницу. Но при этом допустили одну серьезную оплошность. Увозя меня, они, во-первых, не обратили внимание, или не заметили, что оставляют на чемодане конверт с живым человечком, а, во-вторых, не оставили никакой записки. Эта оплошность могла бы обойтись нашей семье очень дорого. Мы могли бы потерять друг друга, как в те годы это сплошь и рядом случалось. Уже после войны, в 60-70-е годы на радиоканале «Маяк» существовала передача «Найти человека», которую вела Агния Барто и куда обращались тысячи людей, потерявших друг друга в военные годы. А у нас ситуация развивалась именно в этом направлении.