Александр Андреев - Берегите солнце

Я повернулся к Браслетову и Тропинину.

— Что будем делать?

Комиссар нетерпеливо вскочил и заявил, как всегда в решительную минуту побледнев:

— В трибунал, товарищ капитан. Это — явное мародерство. — Он кивнул на горку золота.

Чигинцев засмеялся, как забавной шутке: сумасшедшие зрачки его накаленно и весело заблестели: он не верил, что с ним разговаривают серьезно.

— Да вы идиоты! За что в трибунал? За такую ерунду? Подумаешь, преступление!..

— Это не ерунда, — сказал Браслетов. — Вам было приказано бороться с паникерами, диверсантами, вражескими лазутчиками, а вы воспользовались своими правами и пустились в грабеж…

Чигинцев вскочил, оскорбленный:

— Я прошу выбирать выражения! Где грабеж? Какой?

— А что же это? Вы задерживали людей — пусть нарушителей порядка, даже врагов, — отбирали у них ценности и присваивали. Как это называется? Грабеж. А для грабителей одно направление — трибунал.

— Я воевал от самой границы… — заговорил Чигинцев, приближаясь к Браслетову. — Вы хоть в малой мере представляете, что это значит? Из окружения с боем выходил. Раненый был, а боя не покинул. Теперь вы меня хотите в трибунал за эти жестянки? Да пропади они пропадом! Вышвырните их на помойку!..

— А почему вы их сами не вышвырнули? — спросил Браслетов. — Почему в карманах хранили?

— А черт их знает почему. — Чигинцев провел ладонью по усталому лицу. Ну ладно, в трибунал так в трибунал. Не страшно. Пошлют в лагерь лес валить… Жаль, если расстреляют. — Он горько усмехнулся, взглянув на Браслетова. — Ну, вы, мыслитель, Спиноза! Враг у Москвы стоит, с ним сражаться надо, а меня, боевого командира, под расстрел. Анекдот военного времени!

Чигинцев знал, что такое трибунал, и я был уверен, что сейчас он, испугавшись, начнет умолять нас о пощаде. Но Чигинцев не только не упрашивал, он демонстративно осуждал нас, смотрел, весело улыбаясь, как на чудаков, совершающих нечто, противное здравому смыслу. Поведение его явно возмущало Браслетова.

— Вы где выходили из окружения? — спросил я.

Чигинцев привстал, ответил, волнуясь:

— Севернее Смоленска. Шли на Ярцево… Генерал Блохин выводил нас. Вы не знаете о выходе этой группы? Большая группа.

Я сказал лейтенанту Тропинину:

— Верните ему оружие.

Браслетов, удивляясь, протестующе привстал.

— Как?!

— Ничего, отдайте…

Тропинин положил перед Чигинцевым пистолет. Старший лейтенант встал, вложил пистолет в кобуру, вопросительно взглянул на меня.

— Пройдите сюда, — сказал я, открывая дверь в маленькую комнатку, где стояла железная кровать без матраса. — Ложитесь и усните. Сорока минут хватит?

— Вполне. Спасибо. — Чигинцев бросил шинель под голову, лег на голые доски лицом к стене.

Я вернулся к столу. Мы некоторое время молчали. Комиссар Браслетов произнес со скрытым насмешливым осуждением:

— Пожалели, капитан…

— Пожалел, ребята, — сознался я. — Война только началась, а он уже кое-что повидал. Земля уже приняла его кровь. Это намного важнее того, что он сделал по своей глупости, а может, по пьянке… Лейтенант, перепишите все эти жестянки, потом позвоните Самарину, пусть пришлет человека, сдадим ему.

— А вы не допускаете, что, попав на фронт, Чигинцев может совершить что-нибудь и покрупнее этого? — спросил Браслетов.

— Нет. Если бы он мог, то уже, наверное, совершил бы. У него для этого было достаточно времени.

Тропинин подставил фуражку, ссыпал в нее золото и перенес его на свой стол.

Вдоль всей Малой Бронной расположились роты нашего батальона. Бойцы в ожидании марша толпились возле кухонь, бродили, заглядывая во дворы, сидели прямо на тротуарах и напевали негромко и протяжно.

— Когда выступаем, товарищ капитан?

— В какую сторону двинемся?

— Москва долго держать не станет, — ответил я. — И в какую сторону двинемся, тоже скоро узнаем. Но предварительно могу сказать: пойдем навстречу немцам, не иначе, ребята. Готовьтесь…

Бойцы рассмеялись. Они подбирали разбросанные шинели и, не торопясь, одевались.

Мы вышли из сквера. На углу переулка Чертыханов осторожно дотронулся до моего локтя, я обернулся, и он кивнул в сторону конной повозки, стоявшей возле окон полуподвального помещения. Лошадь подбирала с тротуара остатки сена. У повозки хлопотали двое: пожилой боец с рыжей окладистой бородой, но без усов и тоненькая женщина в шинели, в сапогах и пилоточке на черных, блестящих волосах.

— Узнаете? — спросил Чертыханов негромко, словно боялся, что нас услышат.

Это была Нина. Она показалась мне в эту минуту трогательно смешной: шинель, туго перетянутая в талии ремнем, встала на спине горбом, длинные рукава аккуратно завернуты, и нежные руки выглядели в них по-детски жалкими. Она укладывала в повозку коробки с медикаментами, мешки, сумки; занятая делом, она не заметила нас, лишь замерла на миг, будто внезапно задумалась о чем-то важном. Мы прошли дальше.

Браслетов с искренним изумлением, совсем не по-военному всплеснул руками:

— Поражаете вы меня, капитан! Как будто у вас и сердце не дрогнуло при виде жены, как будто вам не захотелось кинуться к ней. Нет, не кинулись. Как же, выдержка! — Я промолчал. Браслетов спросил мягче: — Дмитрий Александрович, вам не страшно брать ее с собой?

— Страшно, Николай Николаевич, — ответил я, не оборачиваясь.

— Я бы этого не сделал, — сказал Браслетов. — Ни за что. Мужества не хватило бы, сознаюсь откровенно. Моя Соня — и вдруг в шинели, в сапогах…

— Простите, Николай Николаевич, но именно ваша Соня и надела бы все это, если бы не ребенок.

Браслетов приостановился:

— Вы так думаете?

— Уверен.

К нам подбежал лейтенант Кащанов. Он доложил, что рота к маршу готова, командиры взводов на месте, отсутствующих нет.

Мы пошли вдоль Малой Бронной в сторону Садового кольца, где располагалась рота лейтенанта Кащанова. Но на пути меня перехватил связной, сказал, что прибыл майор Самарин и просит срочно явиться в штаб.

В Пробирной палате, в нашем «аквариуме», за моим столом сидел Самарин, с ним, как и в первую ночь, когда мы получали задание, находился человек в штатском. Майор Самарин встал мне навстречу. От его широкой и немного грузной, затянутой в ремни фигуры, от гладко выбритого, без единой кровинки лица, от утомленных, увеличенных стеклами пенсне глаз веяло покоем, мудростью и добротой.

— Вот и настала пора расставания с вами, капитан, — сказал Самарин. Мало пришлось поработать вместе. Садитесь. — Он достал из планшета карту и разложил ее на столе. — Вы направляетесь в распоряжение командующего армией генерал-лейтенанта Ардынова как отдельный батальон. Помощь эта для него мизерная. Но на войне один батальон при определенных условиях и в критическую минуту может сыграть большую роль. Такие случаи бывали…