Любовь Рябикина - Звезда Давида

Петр Чернопятов узнал о войне в полдень, прогуливаясь с любимой девушкой по родному Подольску. Они шли не спеша. Держались за руки и молчали, время от времени украдкой глядя друг на друга. Иногда взгляды встречались и тогда девушка краснела, а Петр смущенно улыбался.

Все утро молчавшее радио на столбе неожиданно очнулось, напугав влюбленных. Оба вздрогнули от неожиданности. Четкий голос говорил:

– Сегодня в четыре часа утра, без объявления войны…

Диктор говорил и говорил, а Чернопятов никак не мог оторвать взгляда от лица любимой. Нина бледнела на глазах. Испуганно вцепилась в руку Петра. Смотрела ему в лицо расширенными глазами и молчала. Неожиданно и со всей силы прижалась к нему и замерла, спрятав лицо на груди парня. Прошептала:

– Петя, что теперь будет…

А он, подняв голову, смотрел на репродуктор и лишь все сильнее прижимал девушку к себе, чувствуя щекой тепло ее волос. Прослушав сообщение, подхватил Нину под руку и повлек за собой к ближайшему военкомату. По дороге сказал:

– Воевать будем, раз уж так получилось. Сейчас в военкомате все узнаем…

Абрам Гольдберг проснулся поздно. С удовольствием потянулся на постели, весело поглядев на заглядывавшее в окна солнце. Прислушался, повернув голову к двери своей комнаты. Мать и тетя Роза что-то готовили на кухне. Раздавалось постукивание посуды. До чутких ноздрей парня дошел запах жареного лука. Он покрутил головой и вскочил, развалив стопку книг, стоявшую у кровати. Худые тощие ноги торчали их широченных трусов словно палки. Шапка кудрявых волос упала на лоб, когда Абрам наклонился. Он собрал книги в стопку и положил на стол у окна. Это была в основном юридическая литература за второй курс. Принялся торопливо одеваться.

Выскочив из комнаты, наткнулся на отца. Осип Абрамович проглядывал газеты, удобно устроившись в старинном кресле. Посмотрел на сына и поздоровался:

– Доброе утро, Абрам. Как спалось? Спокойно?

Парень улыбнулся:

– Доброе утро, папа. Экзамены за второй курс позади и я сегодня отоспался за все бессонные ночи…

Отец кивнул:

– Да, ты заслужил отдых. Наша мама по этому поводу испекла твой любимый пирог с луком и мясом.

Абрам потер руки:

– Это хорошо! Побегу быстрее умываться, пока пирог не остыл…

Отец уже вслед ему посетовал:

– Что-то сегодня радио молчит все утро…

Абрам и внимания не обратил, скрывшись в ванной. Через пять минут он влетел на кухню с мокрой головой и поздоровался:

– Доброе утро мама и тетя Роза! Где тут мой пирог?

Роза Исааковна с улыбкой посмотрела на племянника и пропела:

– Доброе, Абрам! Доброе! Садись к столу завтракать. Мы специально не стали тебя будить…

Мать перебила сестру:

– Мальчик заслужил отдых! Роза, ты лучше не болтай, а достань пирог, пока он не сгорел…

Абрам взял третий кусок, когда радио «проснулось». После первых же слов диктора, кусок упал на стол, начинка разлетелась по нарядной клеенке. Мать и тетя Роза бледнели на глазах. Таким же бледным был и отец, стоявший в дверях кухни и державшийся руками за косяки. Осип Абрамович даже не заметил, что теплый халат распахнулся на груди и он выглядит неприлично…

Абрам с самым суровым выражением на лице встал, едва Молотов закончил говорить. Тщательно протер руки кухонным полотенцем. Посмотрел на застывших родных:

– Папа, мама, тетя Роза, я иду в военкомат…

Мать кинулась к нему. Вцепилась в рубашку на груди, подтягивая сына к себе:

– Нет! Ты студент! Ты должен учиться! Ты у меня один!

Тетя Роза добавила дрожащим голосом:

– Юристы нужны стране…

Сын взглянул на отца, смотревшего на него застылым взглядом. Твердо сказал:

– Папа, я должен!

Осип Абрамович подошел к жене и оторвал ее руки от рубашки Абрама. Плечи опустились и он разом постарел. Взглянул в глаза сына:

– Пусть идет… Он взрослый…

Парень сразу направился в коридор. Женщины заплакали, выскочив следом за Абрамом в коридорчик. Отец тоже вышел из кухни, шаркая ногами в войлочных шлепанцах. Сейчас он выглядел на свои пятьдесят шесть…

Йохим Кацман жил в Минске и узнал о войне от матери, которая постучалась в дверь его комнаты и встревоженно сказала:

– Йохим, солнце мое, спешу тебя огорчить. Началась война! Ты представляешь? Оказывается немцы уже бомбили Минск! То-то я слышала какой-то грохот…

Йохим потянулся на мягкой перине и пробурчал:

– Какая еще война, мамуля?

Из-за двери донеслось:

– С Германией. Только что передали по радио. На улице черт-те что творится! Можешь сам посмотреть. Там снова грохочет…

Кацман прислушался. С улицы доносились встревоженные невнятные голоса и странное уханье, словно падало что-то огромное. Он лениво встал с постели и зашлепал к окну. За окном царила суета. Люди куда-то бежали. Некоторые с тревогой глядели в небо. Йохим тоже перевел взгляд вверх. По небу пронеслось несколько самолетов. Он отчетливо увидел белые кресты на крыльях. Уханье приблизилось. Мать между тем снова заговорила:

– К тебе можно войти?

Он разрешил, натягивая халат:

– Ну заходи…

Мать тотчас показалась на пороге. Как всегда волосы были растрепаны и торчали из-под косынки неровными прядями. С тревогой поглядела на сына, завязывающего пояс на халате:

– Что теперь будет?

Он махнул рукой:

– Да ничего. Портные любой власти нужны.

Она покачала головой:

– Ну не знаю! Боюсь, что тебя заберут в армию. Я слышала как наш сосед говорил о том, что пойдет добровольцем.

Йохим хмыкнул:

– Пусть идет, но я-то этой глупости делать не собираюсь!

Принялся не торопясь одеваться. Мать смотрела на него во все глаза и молчала…

Василия Макагонова война настигла под Бобруйском. Шла срочная эвакуация семей комсостава. «Эмка» Макагонова стояла возле дома командира танковой дивизии. Это был фактически барак, разделенный на четыре половины. В каждой жили офицерские семьи. Накануне городок бомбили немецкие самолеты и многие дома с казармами превратились в руины.

Василий сидел за рулем, тревожно поглядывая по сторонам и часто оборачиваясь на раздававшиеся все ближе взрывы. Время от времени смотрел на окна командирской половины, где метались человеческие тени и невольно говорил вслух:

– Господи, да хоть бы побыстрей они! Ведь не успеем!

Двое солдат приволокли два чемодана и огромную туго набитую сумку. Кое-как забили на заднее сиденье машины. Макагонову пришлось выбраться из авто и поправить неловко забитые вещи, чтобы освободить место.

Наконец на пороге появились мальчик лет тринадцати и девочка постарше. Следом за ними шли заплаканная красивая женщина, прижавшаяся к плечу комдива головой. Он бережно поддерживал ее за талию, держа обе ее руки в своей правой ладони и что-то тихо и быстро говорил. Макагонов увидел шевелящиеся губы. Комдив был неестественно бледен. Василий выскочил из «эмки» и распахнул дверцу перед детьми, но те не спешили забираться внутрь, оглянувшись на отца. Дружно бросились к нему и обхватили с двух сторон. Комдив услышав близкие взрывы, поторопил родных: