Андрей Авдей - Маленький Леший

Это уже кричал старшина. Как самую большую ценность, бойцы на руках унесли истекающего кровью офицера в подвал и бережно уложили на тут же снятые с себя телогрейки.

– Командир, командир!.. – Иван, не скрывая слез, стоял на коленях перед Виталием. – Ты чего это собрался делать?! Меня в третий раз спас, я с тобой рассчитаться должен, нельзя тебе умирать.

– Ни земли, ни воды… – с трудом прошептал Виталий.

– Так сейчас найдем, сей секунд!

– Не надо, послушай, – каждое слово капитану давалось с огромным трудом, – обещай, что выполнишь.

«Да ить я тебя сейчас под пень закопаю, ишь, умирать он собрался. Мы тебя не для того спасали, лейтенант, чтобы ты нам псалмы похоронные пел», – прозвучал вдруг в тишине хриплый голос Лешего, который слышал, похоже, лишь один капитан.

– Командир, я все сделаю, ты только не умри! Не первый раз по тебе пули скачут, выдюжишь. – Сержант лихорадочно оглядывался: кроме обгоревших стен и бетона не было вокруг ничего: ни земли, ни воды.

– Помнишь тот лес в сорок первом? Сможешь найти?

«Ты что несешь!» – разозлился невидимый Леший.

– Смогу, товарищ капитан, конечно, смогу.

Виталий закашлялся, изо рта пошла кровь.

– Найди там озеро, небольшое оно, увидишь, положи на берег…

– Что?.. – Иван прислонил ухо к самым губам капитана, судорожно открыл нагрудный карман ротного и достал превратившийся в камень комок речных водорослей. Не понимая, зачем он это делает, сержант приложил его к ране командира.

«Шнапса бутылку, а то неуважительно получится, обещай… – шелестел голос Лешего. – Живым вернешься, не сумлевайся. Только верь в это сам, лейтенант. Мы тебя не ради удали бестолковой от немчуры поганой сохранили. Такие, как ты, и освободят землю нашу, такие вот молодые лейтенанты, о себе не пекущиеся».

– Верю, – с трудом прошептали окровавленные губы.

– Командир, товарищ капитан!

Но Виталий уже ничего не слышал.

***

А вокруг неистовствовало лето 1945 года. Яркое солнце нагрело хвою, напоившую густым ароматом воздух. Маленькие верткие ящерки весело носились между камнями, а лихой взъерошенный поползень с громким писком прыгал по сосне. С тихим шелестом копошились неутомимые муравьи. Природа наслаждалась ярким днем, светом, теплом и жизнью.

На тихой глади небольшого лесного озера, покрытого ряской, медленно покачивалась грязная, залепленная тиной фуражка. Внимательный глаз мог еще различить просвечивающийся околыш, когда-то бывший зеленым, и выглядывающие сквозь водоросли лучи красной звезды.

На берегу, недалеко от коряги тускло поблескивал потемневший от времени знак «Ворошиловский стрелок». Рядом лежала плотно закупоренная бутылка, на этикетке были уже ставшие привычными за четыре года войны немецкие буквы.

– Вот, шнапс трофейный, как и было обещано, – тихо прошептал военный в выгоревшей форме. – Извините, что так поздно. Ай!

Коряга неожиданно подпрыгнула и больно ударила по ноге. И тут же еловая лапа от души хлопнула по заду.

– Вы что творите, а? Больно же!

– Итить твою через дырявое коромысло, – булькнуло из-под фуражки.

– Фома неверующий, – какая-то взбесившаяся ветка от всей души хлестнула по руке.

– За что?

– Напугал нас до икоты, у меня аж шишки со всех елок посыпались, – проскрипел голос Лешего.

– А у меня головастики чуть не померли, – квакнул Водяной.

– Да хватит, вы чего. – Военный, закрыв лицо руками, пытался укрыться от беспрерывно тыкающейся в лицо еловой лапы.

– И не ругайся мне тут. Ишь, моду взял перечить, – рявкнул Леший. – Помирать он там собрался, нас переполошил, солдат своих нервничать заставил.

– Мы как тебе сказали? Верь! – поддержал соседа Водяной.

– Да верил я, правда, – прошептал Виталий. – Просто тогда подумал: все, ни земли вокруг, ни воды…

– А водоросли как же? В них же и водица, и землица! – Фуражка подскочила над озером. – Отвернись, назад надену.

– Хорошо солдат твой сообразил, – уже добродушно прокряхтел Леший. – Ну ладно, сынок, спасибо тебе, порадовал стариков, вернулся с победой и подарком. Проявил уважительность.

– И за пастухов спасибо, – булькнуло из-под фуражки.

– Каких пастухов? – Капитану очень хотелось обернуться. – Я же никого… подождите… то есть?

– Ну, извини, – смущенно просипел хозяин леса, – ты как уполз, сосед-то мой давай форсить в фуражке твоей: и так проплывет, и этак, то набекрень наденет, то на затылок сдвинет, а уж вечерело – ну я и не стерпел.

– Вы привели сюда тех немцев? – давясь от сдерживаемого смеха, спросил Виталий.

– Вот, догадался, настоящий разведчик, – хмыкнул Леший. – Так и было. Привел я их к озерцу, а сосед как раз тренировался честь отдавать, вытянулся, толстобрюх, как на параде…

Офицер не стерпел и расхохотался, а вместе с ним засмеялся и весь лес, кажется, даже коряга всхлипывала от смеха.

– В общем, – закончил Водяной, – как увидали красоту мою, да в фуражке дареной, так и прыгнули ко мне, таперича за пиявками смотрят.

– А я все понять никак не мог, куда немцы делись, ведь меня за то, что взвод уничтожил, орденом наградили. Значит, он ваш. Сейчас сниму. – Капитан потянул руку к ряду наград.

– Не спеши, – хором остановили его Леший с Водяным. – Медали и ордена твои кровью политые, носи их с гордостью, заслужил, и ступай домой, знаем, что к нам зашел первым, за то тебе наш стариковский поклон. Уважительно поступил. Но заждались тебя дома, поди. Иди, сынок, и спасибо тебе.

Виталий медленно шел по тропинке, вслушиваясь в разговор за спиной:

– Ну, за победу!

– За нее, родимую!

– Наша водка лучше!

– Ну бузи, сосед, трофей из самого Берлину…

– Давай за нашего лейтенанта…

– Геройского, давай.

– Я капитан, – тихо поправил офицер, и, улыбнувшись, широко зашагал в сторону дома.

Эпилог

В небольшом лесочке есть маленькое озеро. Местные говорят, спокойное это место, чисто вокруг, светло: грибник не заблудится, всегда выйдет к дому, если дети по ягоды сбегают, то родители не волнуются – ребятню гнус не укусит. Ходит легенда, что за порядком там смотрят Леший с Водяным, они всегда помогают людям в благодарность за то, что давно, во времена большой и страшной войны, один лейтенант пограничник проявил к ним уважительность.

А еще говорят, что в озерце все рыбешки, головастики и пиявки плавают строем, потому что пасут их гитлеровцы, пропавшие здесь еще летом сорок первого. И каждый вечер, как только заходит солнце, с берега озерца раздаются грустные немецкие песни, изредка прерываемые недовольным бульканьем и скрипом.

– Колокольчик, Колокольчик? – детская головка заглянула за печь. – Ау!

– Да здеся я, здеся,− недовольно пробурчало из угла. − Вот непоседа, пошто не спишь?