Алексей Юрченко - Лагерь

– Юля, мне надо бежать.

– Как ты побежишь? – я саркастически хмыкнула. – Ты даже ходить не можешь толком.

– Давай учиться.

Я не знала, что ответить. Ко мне пришло осознание, что не хочу, чтобы Антон уходил. Я готова была ходить к нему каждый день на этот чердак, вырываться на ночь, пропускать уроки. Мне не хотелось забывать о нем. Это я считала слишком малым для меня, для моих к нему чувств. Это как подкормить брошенную собаку. Сиюминутное проявление человечности. Но все происходящее имело гораздо большее значение, чем встреча с уличной дворнягой. А Антон хотел восстановиться и просто уйти. А что останется мне? Чувство выполненного долга? Это не то чувство, которого я желала.

– Когда начнем разминать твое тело? – спросила я с наигранной радостью.

– Планов на сегодня у меня нет. Можно сейчас.

– Тогда садись вот так, – я убрала из-под спины Антона подушку, а сама села напротив, вытянув ноги вперед, – начинаем вращение головой. Раз, два, три. Теперь в обратную сторону. Раз, два, три. Прекрасно. Следующее упражнение: разминка ладоней и ступней.

Антон все выполнял старательно и предельно сосредоточенно. Он внимательно разглядывал процесс вращения собственных рук и ног. После пятнадцати минут физкультуры на его лбу проступила испарина и появилась одышка. По его исказившемуся лицу стало понятно, что ему больно выполнять определенные упражнения. В особенности поочередное поджатие под себя ног. На мое предложение закончить на сегодня занятие он ответил категорическим отказом. Спустя еще полчаса он рухнул на землю с блаженной улыбкой.

– Все, хватит, – произнес он устало и довольно.

Я поднесла к его рту бутылку молока, из которой он с жадностью отпил половину. Сделав сама пару глотков, я уложила подушку на живот Антону и легла на нее.

– Так я совсем скоро поправлюсь, – его рука легла мне на волосы.

– Точно, – согласилась я, чувствуя горечь на душе. – Расскажи, как тебя сбили?

– Меня не сбивали. Я сам упал. Неисправность в самолете. На самой границе. Я зацепился парашютом за сосну, и меня подобрали ваши.

– Ну ты неудачник! – засмеялась я, но Антон меня больно схватил за ухо, так что я вскрикнула.

– Но-но! Попрошу! – весело сказал он, и его рука вновь стала ласково гладить меня по волосам.

– Антон, – произнесла я серьезно.

– Что?

– Ты сбрасывал бомбы?

– Да. Я уничтожил несколько ваших складов.

– А людей сбрасывал?

Ладонь Антона замерла. Наступило долгое и мучительное молчание. Молчание, которое послужило мне ответом. Молчание, в котором я слышала рев турбин, видела летящих вниз граждан моей страны. Перед глазами сидели на коленях на тротуарной плитке плачущие родственники.

– Сколько человек ты сбросил? – спросила я, чувствуя затылком напряжение моего друга.

– Мне не приходилось сбрасывать людей, – резко ответил Антон, – я сидел за штурвалом. На казни вылетал только два раза.

– Почему ты не отказался?

– Мне отдавали приказ. Я солдат, который любит свою страну.

– А я свою, – сдерживая негодование, ответила я.

Между нами вновь воцарилось тягостное безмолвие. Некоторые время мы пролежали, блуждая каждый в своих собственных темных коридорах разума, то и дело заходя в тупики. Мне казалось, что меня кто-то обманул. Подсунул когда-то ложную истину, которую я приняла на веру, и теперь не могу понять, кто во всем этом прав, а кто виноват. А этот кто-то стоит надо мной, растерявшейся, не понимающей, что все-таки происходит, и хохочет. Антон, думаю, тоже ощущал себя отбившейся от отары овцой и плутавшей по склонам гор, которая не может разглядеть даже собственного носа из-за осевшего на землю густого тумана.

Вдруг я почувствовала, как рука Антона сильнее прижимает к себе. Я пододвинулась к нему всем телом и ощутила воздух, гуляющий по моим волосам, от его тяжелого дыхания. Мы лежали, тесно прижавшись, и не произносили ни слова. Словно испугавшись собственных тупиков, мы стали искать утешение друг в друге. Его большая рука крепко обхватила мою ладонь, отчего сделалось непередаваемо тепло в груди. Желая быть как можно ближе, я прижималась к нему сильнее. Мне было невероятно хорошо. Чердак словно стал моим домом, а Антон – любящим супругом. Мы долгое время пролежали так, пока Антон не произнес:

– Не будем сегодня расстраивать твою маму. Тебе пора.

Я повернулась под его рукой к Антону лицом. Он продолжал меня обнимать. Я встретилась глазами с его ласковым взглядом. Его губы были приподняты в легкую добрую улыбку. Мне захотелось его поцеловать. Вдруг он сам потянулся ко мне губами. Я застыла. Он прикоснулся своими мягкими губами к моему носу.

– Тебе пора, – повторил он, ослабляя объятия.

С переполненными от счастья глазами я выскочила из подъезда и понеслась вниз по лестнице, звонко цокая каблуками по ступенькам. Я вспомнила, как Антон рассказывал про полет, когда весь мир создан для тебя. За окном солнце полностью скрылось, оставив наш город на растерзание беззвездной ночи.

Выйдя из подъезда, я оцепенела – у дверей стоял тот же старик и пристально смотрел на меня. Он словно не сходил со своего места и ждал, когда я вернусь. Старик заглянул в мои ошарашенные глаза и произнес с некой усмешкой:

– Нашла котенка?

– Нет, – коротко ответила я.

Старик заулыбался. Моя эйфория сменилась беспощадной оторопью. Мне хотелось убежать, но что-то меня останавливало. В голове закипали мысли. Что думает старик? Почему он молчит? Он понимает, что на чердаке я провела несколько часов?

– Вы здесь живете? – спросила я, собрав все свое самообладание.

– Уж шестьдесят лет, – ответил старик, – скажи, где живешь ты.

– Зачем это вам?

– Если найду котенка, то принесу, – может, от страха, но в его взгляде я заметила нотки холодного коварства.

– Гвардейская, 67, – сказала я старику адрес Даника, – мне надо идти.

Я пустилась со всех ног домой. Мне хотелось поскорей оказаться там, где тишина и спокойствие, где я просто школьница и от меня ждут лишь прилежного поведения и сделанных уроков. Где от меня не зависит жизнь человека.

«Надо будет рассказать об этом старике Антону, он должен знать», – в конце дня перед сном подумала я.

Этой ночью я учила стихотворение. Помня о позоре, что устроил мне в школе Даник, еще днем я хотела выбрать совсем далекое от романтики произведение. Однако к вечеру впечатления сгладились. Поступок Дани уже не казался таким страшным. Даже забавным и трогательным. А прекрасное окончание дня с Антоном вконец убедило, что стихи должны быть о чувствах. И я их нашла. Точнее, не так. Они сами меня нашли. Открыв в гостиной шкаф, переполненный книгами, с верхней полки на меня грохнулся небольшой том в мягком переплете. Это оказался сборник любовной лирики. Веря в предначертанное, я аккуратно, заложив страницу, на которой открылась книга, пошла к себе в комнату. Мне достался стих, от некоторых строк которого замирало сердце.