Аида Тастенова - Ниманд

Аида Тастенова

НИМАНД

«В оный день, когда над миром новым

Бог склонял лицо Свое, тогда

Солнце останавливали словом,

Словом разрушали города…»

Н.С.Гумилев

«Свобода – это не то, что вам дали. Это – то, что нельзя у вас отнять»

Вольтер

«Не говори Богу, что у тебя есть проблема. Повернись к проблеме и скажи, что у тебя есть Бог. «

Омар Хайям

«Точно знаю, что чудеса бывают, но случаются они лишь с теми, кто не теряет надежды.»

Ник Вуйчич

«Человека убивают не обстоятельства, его убивают мысли.»

Симеон Афонский

Глава 1. Крест

Каждый из нас хоть раз в жизни, но попадает в такую ситуацию, из которой, как нам кажется, выхода нет. И в таком случае человека из отчаяния может вытащить только надежда. Надежда на чудо.

Наш герой относился к тем, кто мог надеяться только на чудо. Хотя в его ситуации это казалось невозможным.

Адриан находился в одном из самых крупных концлагерей «Lebensunwertes Leben» («Недостойны жить») организованный фашистами в начале Второй Мировой. Здесь были только враги «высшей» расы – евреи. Адриан был евреем, пусть и наполовину. Обстоятельств это не меняло.

Выход был отсюда. Но только один – через смерть.

Умирать естественно он не желал. И старался об этом не думать.

В те минуты, когда мысли о смерти начинали окутывать его голову (а это случалось чаще всего ночью) он со всей силой сзжимал в руке крестик, подаренный его возлюбленной в Париже.

Адриан любил вспоминать тот день. Они посидели за чашечкой кофе. Как сейчас, он помнит вечернее солнце, озарявшее комнату. Запах кофе, настоящего и горячего… Мари сидела напротив и говорила, что настают тяжелые времена и что она с матерью уезжает в Америку. Адриан не мог уехать с ней – военный долг обязывал.

– Вот возьми, – она положила в его ладонь старый серебряный крестик, – это крестик моей покойной бабушки.

Адриан хотел ей снова возразить, что он не верит в Бога. Но Мари решительно остановила:

– Я знаю. Возьми как напоминание обо мне.

Кроме крестика с собой у него была ее фотография. Но попав в концлагерь неделю назад, он лишился всех своих вещей. Кроме крестика. Каким-то чудным образом фашисты не заметили его на шее. Возможно, из-за прилипшей грязи…

Он ценил крест более всего. Ведь это было единственным, что в тяжелые минуты напоминало ему, что он должен вернуться.

«Бом! Бом!» – раздавались резкие звуки огромных часов старинной башни, находившейся возле концлагеря. Два «Бом!» означали, что сейчас было ровно два часа ночи. Адриан первое время вздрагивал от этих пронзительных сигналов.

За четыре дня в лагере он полностью разглядел старый крестик. Серебро потемнело от времени, крест немного выгнулся. Но на распятии отчетливо было видно Христа, и череп под его ногами. Над головой таблица, с непонятными буквами:

I Н Ц I

Сначала он решил, что надпись на английском, но третья буква была явно не английской. Потом он вспомнил, что его любимая Мари из семьи русских эмигрантов. А бабушка у нее была русской. Значит и буквы на кресте должны быть русскими.

В эту ночь темные мысли о неминуемой гибели в газовой камере не давали ему уснуть. Днем казнили где-то пятьдесят человек. Построили, и сообщили, что им пора в душ. Мыться. Адриан прекрасно знал, что это за душ. Многие знали и молчали. Евреи убеждали себя, что это действительно душ, лишь бы не сойти с ума и не сломаться. Сломаешься – точно ждет казнь. Не сломаешься – может пронесет…

Поначалу слышались крики, но потом все утихло. Затем убитых сожгли. Запах жженных тел до сих пор витал в воздухе.

« Умрешь ты здесь… Не выбраться… Выхода нет – казнят в камере и никогда не увидишь ее голубые глаза …»

Адриан снова со всей силы сжал крест. Он ощущал себя тонувшим посреди трясины в болоте, а крест был единственным, за что можно ухватиться и продержаться хоть некоторое время, чтобы не утонуть в отчаянии.

«Не обязательно умирать, чтобы выбраться отсюда…» – подумал Адриан. – «Не обязательно…»

– Я как и ты – не сплю.

Жорж был тоже из Франции. Ему стукнуло тридцать. Когда началась война, у него с женой только-только появилась дочь. Побыть с малышкой он смог совсем недолго. Франция проиграла войну фашистской Германии. После захвата французских территорий наступил режим Виши. Его и еще несколько тысяч евреев правительство передало в руки нацистов.

– Знаешь, моя Софи очень любит булочки с корицей….

– Кто такая Софи? – спросил Адриан у Жоржа.

– Дочь. Моя дочь. Ей уже пять лет. Такая большая!

Жорж замолчал. Он задумался.

Через минуты две он снова заговорил с Адрианом.

– А у тебя дети есть?

– Нет. Я не женат. Но любимая девушка есть.

– Она еврейка?

– Нет, русская. Жила в Париже. – Адриан вздохнул, вспоминая Мари.– Сейчас уехала в Америку с матерью. Там она в безопасности. А твоя жена еврейка?

Жорж засмеялся.

– О, нет! Она чистая француженка! С ужасным характером и добрым сердцем.

И тут в разговор включился третий – Персиваль, который спал рядом с Адрианом и Жоржем в соседней ячейке.

–Что, вспоминаете свою распрекрасную жизнь???

Персиваль до войны работал парфюмером на лавандовых полях в Провансе. Заработка вполне хватало на жизнь, он жил в родительском доме со всеми удобствами. Безумно обожал женщин, особенно красивых. Нередко бывал и в борделях. Жил, и совершенно ни в чем себе не отказывал. Пока не настигли нацисты.

Темноволосого кудрявого Персиваля одного из первых сдали в плен. Из той партии людей, по рождению евреев, ехавших с ним в концлагерь – никто не дожил до сегодня. Кто-то умер от голода, кого-то зверски убили фашисты. А сам Персиваль, который раньше был довольно веселым и казалось бы, жизнерадостным мужчиной лет тридцати пяти, превратился в ходячий скелет. От его былой красоты ничего не осталось. Когда-то довольно накаченные руки сейчас были обтянуты кожей. Но хуже было то, что внутри у Персиваля находился скелет пострашнее. В душе он твердо укрепился в вере, что умрет здесь, в этом лагере. Когда Персиваль попал в плен, сначала он находился в отчаянии, которое чуть его не убило. Но потом Персиваль придумал, как ему выжить. Он донимал каждого узника, который морально стоял на краешке пропасти отчаяния. Персиваль делал все, чтобы люди падали в эту пропасть. Этим он как бы успокаивал себя, и это давало ему силы выживать дальше. И теперь, казалось, Персиваль сошел с ума. Работая киркой днем, иногда он глядел на остальных собратьев и со злобой улыбался, приговаривая: «Скоро вы все сдохнете! Все до единого!» И когда кто-либо вспоминал свою прошлую спокойную жизнь или мечтал о том, что эти муки кончатся, он обязательно влезал и добавлял что мол, хватит, размечтались – вон, газовая камера скоро вас сожрет. Часто бывало, что заключенные, которым и так было тяжело, от этих слов плакали, впадали в истерику, кричали, а один даже покончил жизнь самоубийством после того, как Персиваль сказал ему, что тот умрет здесь и его тело окажется погребено под многочисленными трупами евреев.