Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 2

Юрка пошарил вокруг глазами. Сереги не обнаружил. И тогда, зло матюкнувшись, он побежал к тому облачку, которое жирной копотью уже оседало на придорожные кусты. За ним бросились его разведчики.

Вместо легковушки виднелась неглубокая воронка. Около нее стоял Серега. Враз осунувшись, Юрка метнулся к нему и молча ударил, нисколько не думая, куда и с какой силой попадет. А Серега и не попытался уклониться.

Ударил и сразу облапил Серегу, прижал к себе, словно хотел своим телом прикрыть его от какой-то смертельной опасности. И лишь потом, когда убедился, что Серега целешенек, заметил у воронки изуродованный труп молодого советского солдата.

Выходит, зря на Серегу вину возвел…

Юрка почувствовал себя виноватым перед Серегой за напрасное подозрение и за оплеуху, которую влепил от всего сердца. Надо было обо всем этом немедленно сказать Сереге, повиниться прилюдно, а вот как это сделать? Просто извиниться — язык не поворачивается.

И тут Серега сказал, глядя на него виновато:

— Он опередил меня… Может, минуты на две или три опередил…

Юрка не ответил. Только глянул на Серегу.

А поблизости незнакомый усатый сержант, на груди которого рядом с тремя потемневшими от времени медалями поблескивал новенький орден Славы, уже поучал молодых солдат, смотревших на него почти с обожанием:

— Фашист, он и мертвый норовит убить человека. А вы, салажата зеленые, разве понимаете это? Фашист, он такая погань, что его только тогда можно со счета списывать, если сам его землей закидаешь…

Ни Каргину, ни Василию Ивановичу даже словом не обмолвился Юрка о том, что сегодня только случай спас Серегу от верной смерти. И самому Сереге ни одного упрека не бросил. Но весь остаток дня держал его подле себя, что было вовсе нетрудно: тот, чувствуя свою большую вину, сам жался к нему.

До Бобруйска оставались считанные километры; пушки, минометы и реактивные установки ярились уже где-то рядом, где-то здесь же, вблизи, сбрасывали свои бомбы советские самолеты, когда, повинуясь чьему-то приказу, дивизия резко ускорила движение, а еще немного погодя солдат-регулировщик взмахом красного флажка сначала отсек роту Каргина от солдат, потом направил на проселочную дорогу, тянувшуюся к сосновому бору, угрюмо насупившемуся километрах в двух на вершине небольшого холма. Здесь, между сосен, стволы которых в лучах вечернего солнца отливали позолотой, их поджидал связной командира бригады. Он и провел в расположение бригады, указал, где надлежит пока располагаться, и ушел, предупредив, что костры жечь строжайше запрещено. Кем и почему запрещено, об этом ни слова. Да Каргин и не допытывался: усталость, накапливавшаяся все эти дни, была столь велика, что он, отдав только самые необходимые распоряжения, сразу же опустился на землю, усыпанную рыжими иглами. Вроде бы даже мягкая, даже теплая эта земля. Так и манит повалиться на бок, хотя бы на короткую минуту закрыть глаза. Нет, нет, не поспать, а просто полежать с закрытыми глазами. И чтобы в голове ни одной мысли не было…

Но Юрка уже рядом. Он доверительно шепчет:

— А дивизия, которую мы через Березину переправили, на окружение фашистов пошла. Не одна, с другими дивизиями пошла. Фашистов тут скопились сотни тысяч, а наши все равно их окружают! Как под Сталинградом! Можно сказать, последнюю дырочку, через которую те еще могли выскользнуть, наши сейчас надежно затыкают!

Усталости как не бывало. И теперь Каргин как-то внутренне обостренно вслушался в рев пушек, в скрежет залпов реактивных установок и вдруг понял, что все они бьют в центр какого-то круга: туда же одна за другой проносились и стаи бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. Только наших. Фашистского самолета ни одного за весь день в небе не появлялось. Значит, отошла коту масленица!

Всю ночь ревели пушки, только перед самым рассветом угомонились и они. И сразу разведчики принесли радостное известие: та самая 48-я армия, в переправе которой через Березину участвовали и партизаны, окончательно замкнула кольцо вокруг десятков тысяч гитлеровцев!

Так светло, так празднично у всех на душе стало, что даже Василий Иванович, у которого давненько не видели улыбки, с почти мальчишеским восторгом сначала упомянул об огромной силище Советской Армии, что теперь она совсем не та, какой была в 1941 году, а потом и выпалил:

— Всем, присутствующим здесь, задаю один вопрос: сколько дней потребовалось Советской Армии на то, чтобы сокрушить вражескую оборону здесь, где гитлеровцы три года возводили укрепления, сколько дней нашей армии потребовалось, чтобы к чертовой матери сокрушить все расчеты и планы фашистов?

Действительно, сколько? Неужели только неделя?!

— А о чем это говорит? — торжествовал Василий Иванович.

Вот тут яростно и заспорили о том, через какое время до границы фашистской Германии докатимся (своя-то граница вот она, рукой подать!). Самые горячие головы утверждали, что теперь Советская Армия без остановок до Берлина пойдет. Большинство в это не верило (все же сильны еще фашисты, да и укрепления у них на границе Германии мощнейшие), но вслух своих мыслей не высказывали: вдруг ошибаешься? Ведь сколько здесь, в Белоруссии, фашистских сил (да каких!) было накоплено, а расчихвостили их за неделю!

Может, и правда посчастливится уже к Новому году домой вернуться?..

Однако уже во второй половине дня вдруг неистово забушевали фашистские пулеметы и минометы. А немного погодя тишину соснового бора разорвала команда:

— В ружье!

Похватали оружие и построились, в плотный прямоугольник сбилась вся бригада. Тогда полковник Иванец, взгромоздившись на облучок походной кухни, и сказал голосом, звонким от внутреннего волнения:

— Фашисты пытаются вырваться из кольца. Чтобы воспрепятствовать этому, нашей бригаде приказано влиться в боевые порядки пехоты. — Помолчал и добавил уже по-домашнему, даже просяще: — Мы на вас, ребята, надеемся, вы уж постарайтесь…

Почти всю дорогу бегом! Зато на указанный рубеж поспели в самый нужный момент: густые фашистские цепи, прикрываясь танками и штурмовыми орудиями, казалось, неумолимой лавиной вновь покатились на наши наспех вырытые окопы, где солдат было вовсе не густо. Даже и теперь, когда целая партизанская бригада разместилась в этих же окопах, фашистов было в несколько раз больше; были они пьяны и поэтому перли во весь рост, строча из автоматов и вопя несуразное. Во много раз больше было фашистов, шли они в атаку под прикрытием своих танков и штурмовых орудий, но ни один из советских солдат не дрогнул, даже не оглянулся, чтобы проверить, а не перерезана ли врагом дорога возможного отступления. Спокойствие солдат, их уверенность в том, что и эта фашистская атака будет отбита, передались партизанам. Они тоже, хотя и было почти невмоготу, не открывали огня, подпуская фашистов на дистанцию по-настоящему убийственную. Правда, многие подумывали о том, как быть с фашистскими танками?