Павел Кочегин - В небе полярных зорь

Мартин зажег лампу. Комлев подошел к незнакомцу и чуть не вскрикнул от радостного удивления: перед ним, закрыв глаза, лежал Бозор Мирзоев. Лицо его белее полотна, губы плотно сжаты.

— Бозор! Бозор! — затормошил Комлев друга. Когда Мирзоев открыл глаза, он увидел, что на краешке постели сидит мужчина в полосатой пижаме.

«Сплю или брежу?» — подумал Бозор, приподнимаясь на локтях, широко раскрыв удивленные глаза.

— Товарищ комиссар!

— Вот, ясное море! Не веришь глазам своим? Ну, держи пять, — и Комлев протянул мускулистую руку, а второй так хлопнул по плечу, что все сомнения летчика сами собой исчезли.

— Как вы сюда попали?

— Да ведь и ты был без пяти минут покойником, а вот очутился же здесь. Так и я. Их благодарить надо, — Комлев кивнул в сторону, где вокруг стола расположились трое.

Ближе к двери, сгорбившись и зажав руки между колен, сидит Мартин Вадсен. Рядом удобно устроился в плетеном кресле Оскар Мунсен. Кресло жалобно поскрипывает под его тяжестью. Крупные черты лица добродушны и привлекательны, глаза смотрят смело, не таясь. По другую сторону стола — Эдгард Хансен. Он внимательно прислушивается к разговору летчиков, полушепотом переводит его смысл норвежцам. В самых напряженных местах то один, то другой из слушателей качают головой. А Никита Кузьмич тем временем рассказывает Бозору о том, как он попал в эту комнату.

— Вот так, Бозор, мы и встретились, вроде как в филиале нашего дома отдыха, — закончил свое повествование Комлев. — Когда привели меня, думал, не выкарабкаться. Пластом лежал, ногой двинуть не мог — всю разнесло. Пришлось Мартину сапог разрезать, чтобы осмотреть рану. Пустяковая, а чуть не стоила жизни. Теперь чувствую себя хорошо.

Бозору не терпелось узнать, каким же образом он попал в этот дом. Но тут, сказав что-то односельчанам, начал прощаться Эдгард Хансен и, мягко, бесшумно ступая, вышел. Следом, крепко пожав летчикам руки, ушел Оскар Мунсен. А вскоре и их хозяин, пожелав спокойной ночи, удалился в свою комнату.

Время ушло за полночь, а друзья никак не могли наговориться. Мирзоев рассказал, как попал в лапы к фашистам. Выпрыгнув из самолета, он пошел на восток. Утомился, прилег, а проснулся — на груди стоит овчарка, по бокам два автоматчика. Немцы долго его обрабатывали, уговаривали работать на радиостанции, подслушивать русских летчиков и передавать им ложные сведения. На это предложение Мирзоев ответил оплеухой вербовщику и до полусмерти избитого его упекли в концлагерь. Очухался, начал подумывать о побеге. Парни подобрались как будто все надежные. Немецкий ефрейтор здорово помогал: достал топографическую карту, компас, ножницы для резания колючей проволоки. Бозор и его товарищи незаметно заготавливали продукты, обзаводились теплыми вещами. Перед самым побегом — провал. В группе оказался предатель из военнопленных.

Выстроили весь лагерь. Первым расстреляли немецкого ефрейтора. А потом — каждого второго. Остальных разбросали по разным баракам. Бозор оказался в бараке номер семь. Начались кошмарные дни и думы о новом побеге. Норвежцы чем могли помогали узникам лагеря. Через проволоку бросали теплые вещи, консервы, картофель. Пленные, вынося отходы в помойную яму, собирали подарки норвежцев, но это помогало мало. Многие умирали от голода, холода, побоев и непосильного труда.

Работая на выкорчевке кустарника, Мирзоев бежал. В глубоком снегу он выбился из сил и потерял сознание.

— Замечательные, удивительные люди, эти норвежцы! Ты знаешь, кто вынес тебя чуть не на своих плечах из лесу? Маленькая, как подросток, хрупкая женщина — Ранди Танг. Ты ее завтра увидишь. Так вот, эта Ранди Танг нашла тебя без сознания и на санках привезла в свой дом. Взволнованная, она прибежала к Оскару Мунсену и, решив, что беглецу оставаться у нее в доме небезопасно, тебя, бесчувственного, переодели в костюм ее мужа и переправили сюда. Через ту же Ранди стало известно, что немцы меня перестали искать, решив, что русский летчик погиб в трясине. Поэтому до сегодняшнего дня я отсиживался у норвежцев довольно-таки спокойно. А вот теперь положение осложнилось, — закончил Комлев. — Тебя, Бозор, непременно будут искать. Поэтому нам надо думать, как побыстрее выбраться отсюда. Ну, да утро вечера мудренее. А сейчас спать давай.

Однако уснуть нашим друзьям не удалось. Дверь без стука отворилась и вошли встревоженные Мартин, Оскар и Ранди.

— Никита Кузьмиш! Аппель. Повальная облава будет. В пять часов, — выпалила Ранди.

— Что ж, этого надо было ожидать. Не у тещи в гостях, — невозмутимо отозвался Комлев и посмотрел на Оскара.

По-видимому, у них уже заранее был разработан план на этот случай. На Оскаре были оленьи унты, меховая доха и шапка. Мартин принес из другой комнаты узел с теплой одеждой и торопливо стал помогать летчикам одеваться. Потом он снова выбежал куда-то, а через минуту вернулся, сообщил, что все спокойно. Наспех распрощавшись с ним, друзья вышли.

Оскар сильной рукой поддерживал все еще прихрамывавшего Комлева. На улице распрощались с Ранди.

Идти пришлось недолго. За околицей, у развилки дороги, стояла оленья упряжка. Оскар сел впереди, Мирзоев с Комлевым сзади, и нарты понеслись. Вот олени повернули в сторону, взбежали на сопку, опустились в лощину, обогнули скалистую гору, и в узком ущелье упряжка остановилась. Оскар снял с пояса, размотал веревку, подал один ее конец Комлеву и проворно полез в гору. Вскоре веревка натянулась. Комлев первым ухватился за нее и с трудом начал взбираться. Помогая ему, как только мог, следом полз Мирзоев. На небольшой площадке их ожидал Оскар. Прижимаясь к отвесной скале, прошли по тропинке над пропастью и оказались в крутой седловине. Здесь стоял небольшой шалаш, известный одному Оскару. Сейчас, занесенный снегом, он был еле заметен среди валунов. В таком, примерно, шалаше Комлев когда-то батрачонком проводил короткие ночи на покосе, спасался от дождя и комаров. Если бы не болезненно хилые березки вокруг, столь отличающиеся от могучих сибирских красавиц, да не валуны кругом, можно было бы подумать, что он опять в родных местах.

Оставив рюкзак с продуктами и наказав, чтобы его ждали, Оскар скрылся за скалой. Вот они и одни в этой незнакомой стране.

Ночью запуржило. Вначале еле потянул сиверко и снежинки вяло захороводили у лаза. Но с каждой минутой они кружили все быстрее, послышался заунывный вьюжный напев — засвистело, застонало вокруг. Порывы ветра сотрясали утлое убежище. А тут еще грохот горных обвалов, от которых вздрагивала земля и сиротливые березки, казалось, испуганно жались к шалашу. Вход в него с каждой минутой становился уже, а вскоре его и совсем замело.