Павел Кочегин - В небе полярных зорь

Сегодня Вера решила нарушить план урока. Она отодвинула тетрадь в сторону и, обращаясь к детям, звонко и весело проговорила:

— Ребята! Пишите сочинение на свободную тему, кто о чем хочет.

Ученики углубились в тетрадки. В классе слышалось посапывание да скрип перьев. Вера подошла к окну и прислонилась лбом к холодному стеклу. За окном боролся с наступающим сном сад. Земля уже укрылась разноцветным ковром, на деревьях еще шумят редкие желтые листья.

«И он тоже сажал деревья, только не знаю, которые. Что же никогда об этом не спрошу? Надо обязательно спросить, когда приедет. Вот эти кусты акации мы с братом сажали».

Вечером в доме Комлевых было весело и радостно. Маленькая Наташа восторженно визжала и лепетала:

— Папа, папа едет!

Гена пристал к бабушке с вопросом:

— Где моя сабля?

— Зачем она тебе?

— Я с папой на фронт поеду.

— Зачем ты туда поедешь?

— Немцев бить.

— Господи, вот твоя сабля, под койкой.

Геннадий извлек деревянную саблю, положил ее на плечо и, маршируя по комнате, приговаривал:

— Ать, ать, ать!

Матрена Савельевна сидела и думала о том, что хорошо, если бы ее сыновья нагрянули к празднику вместе. Она рисовала себе встречу, думала, как и чем будет их угощать.

Комлев перебрался через канаву и вышел на шоссе. Идти стало легче. Черная лента дороги огибала кустарник. Сквозь ветви пробились два тоненьких, движущихся лучика, а минуту спустя, послышалось легкое шуршание велосипедных шин. Никита остановился. Пути к отступлению нет. Быстро выхватил из кобуры пистолет, приготовился.

— Стой! Хэнде хох! — тихо, но властно скомандовал Комлев, когда двое велосипедистов выехали из-за поворота.

Оторопевшие, они спешились и, ударяя пальцами себя в грудь, наперебой заговорили:

— Норге! Норге!

Один был совсем юноша, другой — мужчина средних лет. Одеты в одинаковые спортивные куртки, за плечами рюкзаки. Комлев понял, что это мирные норвежцы. Те тоже немного успокоились при виде человека, который не угрожал, а, скорее, просил о помощи.

Знаками Комлев показал, чтобы мужчины сошли с дороги.

— Хлеб, хлеб! — проговорил он.

Норвежцы смотрели недоуменно, не понимая, что он от них хочет.

— Брот, брот, — вспомнив немецкое слово, повторил Комлев, одновременно показывая на рот.

— Клип! Клип! — оживились норвежцы и наперебой что-то стали говорить ему, пожимая плечами. — Брот нах хауз, — показывали они руками в сторону.

Комлев догадался, что они приглашают домой.

В пути, когда Комлева оставляли силы, его бережно поддерживали норвежцы.

Деревья резко выступали на фоне яркого зарева. Когда Яутйки вышли на опушку, Комлев увидел в центре небольшого селения догоравший дом. Вокруг освещенные пламенем ходили немецкие солдаты с автоматами в руках.

«Неужели предадут?» — мелькнуло в голове Комлева, и он до боли в суставах сжал пистолет.

Норвежцы свернули вправо. Подошли к дому с теневой стороны. Немного постояли.

Когда Комлев оказался в маленькой теплой слабо освещенной комнате, голова закружилась, по телу прошел озноб, и он бессильно опустился на стул.

Очнулся от глотка коньяка в мягкой постели, укрытый теплым одеялом. Осмотрелся. Рядом ласково улыбаются двое норвежцев. Раны перевязаны чистыми тряпками. На маленьком столике стоит ужин: кружка с молоком, отварной картофель и ломоть хлеба. Комлев с жадностью принялся за еду. Хозяева знаками стали показывать, что надо есть меньше, а то будет плохо.

Фотографии в немудреных рамках на стенах, домотканые половики на полу, керосиновая лампа-молния, висевшая под потолком, — весь вид комнаты успокаивающе действовал на летчика. Но сознание, что за стеной враги, настораживало офицера. Все же усталость взяла свое.

Из полусонного состояния Комлева вывело прикосновение чьей-то руки. Над ним склонился Мартин Вадсен, хозяин дома, встретивший Комлева в горах. Никита уловил беспокойный взгляд его светлых глаз.

Мартин, подавая ключи, что-то говорил Комлеву. Но тот, чувствуя себя так, словно его пропустили через молотилку, не мог пошевелиться. Поняв, он взглядом указал, чтобы хозяин закрыл двери снаружи.

Когда щелкнул замок и Комлев остался один, его вновь охватила тревога. Куда и зачем ушел хозяин? Что, если... И Комлев сжал пистолет... Беспокойное течение мыслей прервал раздавшийся за стеной отчаянный крик женщины и следом — звонкий детский плач.

Комлев не помнил, как он дополз до двери, за которой происходило что-то непонятное и, как ему казалось, страшное. Но тут силы окончательно оставили его.

Тем временем Мартин возвратился и провел врача к роженице другим ходом.

Все что мог сделать врач, — это дать заключение о причине смерти жены. Преждевременные роды со смертельным исходом для роженицы вызваны ударом в живот.

Получив плату за вызов, врач ушел, а Мартин Вадсен с дочерью на руках склонился над постелью жены. Она словно бы уснула после тяжелого непосильного труда.

Перед глазами норвежца встали картины из их жизни.

После женитьбы Мартин Вадсен получил небольшой участок земли, часть которого была завалена камнями, а часть покрыта болотными кочками. Сколько труда было вложено, сколько пота было пролито, чтобы клочок суровой земли стал плодородным, чтобы построить дом и обзавестись скотом! Одному богу ведомо!

Зажили они с супругой довольно-таки сносно, не жаловались на судьбу, надеялись, что придет время и у них появится наследник.

Но вот весной 1940 года в их страну ворвались враги. Они прожорливой саранчой объедают крестьян, бесчинствуют, угрожают, бросают людей в концлагери.

На земле Мартина Вадсена и его односельчан немцы устроили военный аэродром, лошадей и коров забрали. Мартин и его жена стали работать в подсобном хозяйстве немецкой военной части.

Так нежданно-негаданно потомок гордых викингов, свободный норвежский крестьянин превратился в немецкого раба.

За годы оккупации Мартин Вадсен ссутулился, походка его стала настороженной, голова втянулась в плечи. Ему еще не было и тридцати лет, а выглядел он пожилым человеком.

И вот новое испытание.

В среду жена еле-еле прибрела домой и, не раздеваясь, легла в постель. Чем-то она не угодила немецкому солдату — надсмотрщику над рабочими подсобного хозяйства — и он в злобе ударил ее кованым сапогом в живот. Наутро она уже не могла встать. А в пятницу оставила новорожденную сиротой.

— Дьяволы в человеческой коже, — скрежеща зубами, простонал Мартин. — Запомните, придет время, рассчитаюсь за все.

В раздумьях о своей судьбе Мартин забыл о человеке, которого оставил в соседней комнате и который нуждался в его помощи. Норвежец встрепенулся, встал. Оставив дочку на попечение старой соседки, а Комлева вновь уложив в постель, пошел за надежным человеком.