Луи-Поль Боон - Моя маленькая война

— Вы к папе? — спросил Сорока-младший. — Его нет дома. Он поехал в Лувен за деньгами.

Старый Сорока оттолкнул сына в сторону, подошел к зеркалу и увидел, что он в одну ночь поседел и стал стариком.

Один знакомый рассказал нам, что немцы в тюрьме специально заливают нижние камеры водой, а потом заставляют заключенных вычерпывать эту воду тем, что у них есть, а если нет ничего, то руками. Когда этот знакомый вышел из тюрьмы, к нам пришла жена Гастона и сказала, что Гастон в тюрьме и что он просил принести ему половую тряпку. ВЫ ЖЕ ЗНАЕТЕ, КАКОЙ ОН ЧИСТОПЛОТНЫЙ , — сказала она.

Жозе, которую арестовали за контрабандную торговлю маслом и которая сидела в одной камере с тремя или четырьмя женщинами, рассказала, что там она, кажется, видела Лизу. Однажды она выглянула за балюстраду и увидела женщину, которая, ну точно, похожа на Лизу, только голова у нее была обвязана бинтами и потому Жозе НЕ МОГЛА С УВЕРЕННОСТЬЮ СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТО БЫЛА ТОЧНО ОНА. Немецкие газеты опубликовали сообщение о том, что повешены двое парней, которых смогли поймать только с помощью предательства, но в газетах не писали о том, что их повесили за ноги и они висели так до тех пор, ПОКА НЕ УМЕРЛИ.

Возьмите, к примеру, ван ден Борре, который всю жизнь проходил в деревянных башмаках, а сейчас мертв и забыт, и его даже похоронить не сумели по-человечески: просто собрали то, что от него осталось, и закопали в землю. Эта судьба, этот случай типичны для нашего времени.

С утра ван ден Борре стоял обычно в очереди среди безработных, а после обеда отправлялся на шоссе с деревянной бадейкой, из которой торчали метелка и совок, и, как только бадейка наполнялась тем, что оставляют позади себя лошади, он шел продавать ее содержимое владельцам огородов. Конечно, доходы ван ден Борре были невелики, не то что у честного бюргера, который трудится не покладая рук, ловчит, на всем экономит и, должно быть, до полуночи ломает голову над тем, как он будет на следующий день изворачиваться, вкалывать и экономить. Ван ден Борре жить было намного проще, и он частенько сиживал на пятачке, что на Ленивом углу. Там он важно рассуждал о том, что накануне вычитал в газете, наполовину поняв, наполовину тут же забыв, что там было написано (перед войной он читал газету социалистов «Вперед», а во время войны стал читать немецкую газету того же названия, даже не заметив разницы). Его пугало только одно: что его, как в четырнадцатом году, могут мобилизовать на работы; тогда, в первую мировую войну, он отказался, и его избили до полусмерти.

О новой войне он не говорил. Он видел, что другие пытались куда-то бежать и по дороге гибли от пуль и бомб, но его это мало касалось. Когда кто-нибудь начинал вспоминать об отступлении, он согласно кивал головой, но думал при этом главным образом о себе. Да и почему он должен был думать о других? Но после того, как он ничего не смог принести на свадьбу собственной дочери, кроме трех паек сухого хлеба, купленных на черном рынке, и после того, как бомбили станцию и осколки стекла долетали до нашей улицы, он начал думать и об этой войне. «Плохи дела», — сказал он. Я посмотрел на него и увидел, что дела его действительно плохи: худые колени торчали из поношенных брюк, а глаза, казалось, вылезали из орбит. Вскоре он совсем перестал появляться на Ленивом углу… Однажды воскресным днем, когда я сидел на пятачке, мне довелось снова увидеть ван ден Борре. Он шел, как обычно, слегка подгибая колени, его голова повторяла движения всего тела, а его трубка — движения головы.

— Добрый день, — сказал он, и я понял, что он идет издалека.

— Из Германии? — спросил я.

Он присел рядом со мной. Нет, он был в Валлонии, во Флоренне. Конечно, он зарабатывал не так много, как другие в Германии, но зато раз в две недели он мог ездить домой и запасаться табачком, который у него там буквально с руками отрывали. Кстати, не может ли он у меня разжиться семенами лука? Что же касается работы, то он там работает на бетонке: хорошо, что у них у всех лопаты в руках, есть за что держаться, иначе они все попадали бы от безделья. И он засмеялся. Один немец сказал ему:

— Не тержи рапоту, фан тен Порре.

И он ответил:

— Не бойся, я ее не буду удерживать. Но самое главное, — ван ден Борре вынул трубку изо рта и указал ею на небо, — самое главное, что нас не бомбят, — и, кивнув головой, он посмотрел себе на ноги, чтобы скрыть тихую улыбку.

Но их все-таки разбомбили, и ван ден Борре, который держался за свою лопату, чтобы не упасть, был разнесен в клочья и перемешан с землей. Его жена показала мне извещение о смерти: погиб во время военных действий во Флоренне… он любил свою работу… его скосила смерть… В самом деле, скосила, когда никто этого не ожидал. И она рассказала, что к ней уже приходил полицейский, который спросил, не жена ли она ван ден Борре, а потом сказал, что ее муж лежит раненый во Флоренне. Она накинула на голову черный платок и побежала в комендатуру за пропуском, но в комендатуре ей сказали: не стоит вам туда ехать, от него уже ничего не осталось.

Повсюду рассказывают шепотом о движении Сопротивления и Белой бригаде [11] Белая бригада — название боевых отрядов движения Сопротивления. , которая на самом-то деле не Белая бригада, а Красная армия, и она действует днем и ночью не ради денег или грядущей славы - люди там постоянно рискуют своей жизнью и свободой.

Морис и Роже, тот, что шепелявит, — оба были в бельгийской Красной армии — познакомились с одним немецким солдатом, который утверждает, что он коммунист, и поет вместе с ними мятежные песни, но когда он стоит на карауле у ворот казармы, он их туда не пускает. Приказ есть приказ, поясняет он.

Да, немец всегда остается немцем, говорит Морис.

Мать Роже живет рядом с бензиновым складом, который англичане постоянно бомбят. В бензиновые цистерны они не попадают, зато попадают в рабочие кварталы, расположенные по соседству. Только и слышишь: тот убит, этот тяжело ранен. Один из тех, кто спасся после бомбежки чудом, кричал: «Для того чтобы зажарить омлет, нужно разбить яйца!»

Вот как выглядит Черный угол: на висячем мосту над жуткой черной водой едва различается в темноте красный свет, рядом разбомбленный цементный завод — уцелевший кусок его стены с уже ненужным оконным проемом возносится высоко в серое небо, тут же железнодорожное депо, которое тоже бомбили, но бомба угодила на соседнюю улицу, разбросав во все стороны булыжники мостовой. Туда, за стены депо, где хранится сложенный в высокие кучи уголь, поведем мы тебя, любезный читатель, как сказал бы Хендрик Консьянс. [12] Консьянс, Хендрик (1812–1883) — известный фламандский писатель-романтик, автор многочисленных исторических романов. Но читатель натерпится там немало страха, потому что в депо он обязательно наткнется на воров, которые таскают уголь.