Владимир Богомолов - Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..

– Слушаюсь… Разрешите…

– Идите!

Хотя сегодня мне как никогда досталось от Сергеева – он дрочил меня на инструктаже до одурения, мне его жаль, хотя он и сам виноват. Ведь только утром полковник Кириллов объяснил ему, что, если такой волевой генерал примет решение, остановить его невозможно.

При моем появлении Сергеев докладывает командующему:

– Товарищ генерал-полковник, назначенный ответственным за вашу доставку на плацдарм командир разведроты дивизии старший лейтенант Федотов.

Оба генерала поворачиваются ко мне. Я делаю шаг навстречу командующему:

– Товарищ генерал-полковник,- вскинув руку к каске, в свою очередь, докладываю я,- плавсредства и экипажи трех амфибий к переправе подготовлены!

Командующий пристально и неулыбчиво рассматривает меня, вглядывается в мое лицо. Очень внимательно рассматривает меня и командир корпуса.

Мне потом объяснили расчет Фролова: у командующего армией сын был командиром взвода в соседней дивизии, и Астапыч полагал, что оттого командующий будет относиться ко мне по-отечески и, во всяком случае, лучше, чем к зрелых лет майору или капитану.

– С какого времени в действующей армии? – спрашивает командующий.

– С июня сорок третьего года.

Сергеев, очевидно, почувствовал, что я не произвожу впечатления на командующего, и тут же вступается:

– Один из лучших офицеров… Ветеран дивизии… Боевой офицер. Имеет большой опыт форсирования. Наш главный перевозчик. Переправиться через Одер ему всё равно что два пальца… обмочить,- заверяет он. При этом для большей ясности он поднимает руку к низу гимнастёрки, хотя и так всё ясно. Он бросает на меня быстрый выразительный взгляд, и я вмиг вспоминаю его инструктаж и соображаю: очевидно, он не сумел ясно доложить, почему целесообразнее отсрочить переправу, и потому это должен сделать сейчас я. И я снова вскидываю руку к каске.

– Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться… Разрешите доложить… Волна четыре балла… Сильный дождь, видимости никакой – нулевая… В таких условиях амфибии не работают… Разрешите… – сам понимаю: жалко всё это у меня звучит.

– Короче!!! – властно приказывает командующий.

Как настоящий офицер, я не должен подводить начальников и, как настоящий офицер, я должен принять удар на себя.

– Разрешите отложить переправу до рассвета или вызвать буксирные катера… Они с минуты на минуту должны подойти.

Я осекаюсь: генерал-полковник меняется в лице и переводит яростный взгляд на Сергеева.

– Вы что, сговорились?! – выкрикивает он, и я понимаю, что попал впросак: Сергеев и сам всё ему объяснил.

– Никак нет! – тянется перед ним Сергеев.

– Перестаньте вилять! Докладываете, что для переправы готовы, и тут же просите отложить всё до рассвета. Вы не выполнили мой приказ! Сейчас я вам приказываю – перестаньте крутить ж…й! Вы – как хорошая проститутка: вас на одном месте не используешь! Я вынужден объявить вам неполное служебное соответствие… Иван Антонович! – повернулся командующий к командиру корпуса и уже полушепотом продолжал: – В течение десяти дней представьте мне аттестацию на подполковника Сергеева с вашим заключением о возможности его использования в занимаемой должности. Я лично убедился – не соответствует.

– Разрешите… Я думал… как лучше… – заверяет Сергеев.

– Я не могу ждать до рассвета! К десяти утра я обязан вернуться! И на плацдарме надо быть не позже, чем через час! Ясно?! Вы-пал-нять!..

– Так точно! – Сергеев прикоснулся к козырьку. – Разрешите идти?

– Да. Поехали!

Подполковник, четко повернувшись, отошел, печатая шаг. Командующий, семеня мелкими шажками, не скрывая предельного раздражения, направился вместе с командиром корпуса за ним.

При переправе на исходный берег на КП дивизии по закону подлости всё лепилось одно к одному.

– Надо ехать, а вас нет! – говорю я водителю амфибии.

– Огоньку не найдется, лейтенант? Куда ехать? – вполголоса возбужденно отвечает Кустов. – Только что из корпуса получена радиограмма: «Все рейсы прекратить, машины из воды поднять!» Я письмо не успел отправить. Если что – пожалуйста…

«Вот это абзац!»

– Чья радиограмма?

– Командира батальона амфибий. Вот она: «Клумба Я – Мак 4 Видимость нулевая Ответьте немедленно».

Замолчать это распоряжение я не имею права,- это было бы преступлением. Я должен немедля принять решение, и я его принимаю.

– Кустов,- говорю я, притягивая к себе старшину за локоть и ткнувшись лицом в его лицо,- сейчас же доложите о радиограмме подполковнику Сергееву. Только ему. Пусть он решает!

Он отходит, но радист, обремененный опытом первых лет войны и двумя тяжёлыми ранениями, как я потом понял, не захотел включать передатчик, чтобы не навлечь на себя огонь противника.

В кромешной тьме и под непрерывным холодным дождем наш буксирный катер, сокращённо называемый «семёркой» {9}, борясь со стремительным течением и большими волнами, медленно рассекал тёмную, коричневатого цвета воду.

Порывы шквального ветра. Исходный берег реки вообще не просматривается и впереди – никаких ориентиров. Мы могли рассчитывать на поддержку огромного числа артиллерийских орудий с возвышенного восточного берега Одера, но они почему-то молчали. Шли на ощупь более получаса, увёртываясь от боковых волн. Болтало нещадно. Механик-водитель, изменяя движение машины относительно волн и ветра, совершая повороты, направлял «семёрку» к берегу переменным курсом, пытаясь уменьшить коварную и опасную качку.

– Старший лейтенант,- оборачиваясь, нарушает молчание командующий,- мы долго будем вот так телепаться, как дерьмо в проруби? Доложите обстановку! – приказывает он.

Я приближаюсь к его уху и шепчу:

– Слушаюсь!.. Места высадки и погрузки на обоих берегах закрыты из-за сильного артиллерийского обстрела. Высаживаться там мне запрещено.

Я стараюсь ответить как можно лаконичнее и точнее.

– Кем запрещено?

– На плацдарме – комендантом переправы инженер-майором Казарцевым. Немцы из пулемётов обстреливают там берег на всем протяжении. Вы слышите, как молотят?..

– Так фланкирующий или фронтальный огонь? 34 или 42? {10}– спрашивает командир корпуса.

– Они различаются по весу,- докладываю я. – МГ-сорок два на три килограмма легче. По звуку стрельбы они не различимы. Возвращаться к причалам погрузки и высаживаться там мне категорически запрещено.

– Кем запрещено?

– Подполковником Сергеевым. Он приказал вернуться на правый берег, спуститься вниз по течению и высаживаться в полутора-двух километрах ниже места погрузки. Но там над берегом линия обороны соседнего корпуса сто тридцатой гвардейской дивизии – в темноте они могут нас перестрелять.