Алексей Леонтьев - Белая земля

С глухим грохотом ударила в борт волна. Я едва удержался на ногах. Не мудрено, что сегодня снова приснилась бомбёжка у Дона. Где теперь моя третья стрелковая? Я не имел вестей от ребят уже несколько месяцев — с того самого дня, когда меня неожиданно вызвали в штаб и приказали отправляться в Москву для подготовки к заграничной командировке.

От Лондона остались в памяти грохот порта, где грузили наш караван, уходящий в Мурманск, рёв сирен воздушной тревоги, ночной холод бомбоубежищ, прогретая солнцем, тёплая даже сквозь подошвы ботинок брусчатка площадей.

…В маскхалатах камуфляжа стояли соборы. У Кенигстонских садов снимали ограду. Простоявшие века, занесённые во все каталоги мира, шедевры художественного литья шли на переплавку — не хватало металла для войны. А на Даунинг-стрит у министерства иностранных дел торчали за колючей проволокой стволы крупнокалиберных зенитных пулемётов.

Перед отъездом представители фирмы, сдающей оборудование, пригласили нас в кабачок, сохранившийся ещё с елизаветинских времён. Всё было так же, как три столетия назад. Под сводами подвала стояла тяжёлая резная мебель. В массивных канделябрах оплывали жёлтые восковые свечи. Старик официант в напудренном парике и шёлковом камзоле вырезал подагрическими пальцами талоны продуктовых карточек за ужин…

Сверху донеслась музыка, неожиданная на корабле, но я уже успел привыкнуть к ней за время пути. Песня Сольвейг. В апреле сорокового года, когда гитлеровцы захватили Норвегию, «Святой Олаф» случайно оказался в канадском порту. Теперь он плавал под английским флагом, но почти вся команда по-прежнему состояла из норвежцев, и капитан Сельмер Дигирнес на подъём флага вместо «Правь, Британия, морями…» упорно ставил пластинку Грига.

Я оделся и вышел на палубу. В промозглом сером утре под песню Сольвейг медленно полз вверх по флагштоку восьмилучевой британский крест на синем поле — «Юниор Джек».

На мостике маячила коренастая фигура Дигирнеса. Козырёк фуражки, вислый нос и зажатая в зубах трубка обращены на юг — туда, где за горизонтом лежат берега Норвегии.

Я поднялся на мостик. Дигирнес протянул руку.

— Доброе утро, мистер Колчин. Хау дид ю слип? — Он изъясняется со мной на непонятной смеси русского с английским.

— Отлично. Никогда не спал лучше…

…Когда это было? Мы лежим на траве перед серо-красным административным корпусом нашего института. В моторной лаборатории ревёт двигатель. Нина читает вслух конспекты. А я сплю. Сплю под рёв двигателя и голос Нины, перечисляющий формулы расчётов, днём, посреди институтского двора, накануне последнего экзамена… Когда это было? Всего два года назад. Летом сорокового…

— …Воздух, — говорит Дигирнес. — Воздух нашего Норвежского моря — лучшее средство от всех болезней. Верно, Роал?

Мой сосед по каюте штурман Иенсен молча кивает. Его нелегко заставить заговорить. Дигирнес — исключение среди норвежцев. В его роду все мужчины становились пасторами. Он первым, мальчишкой убежав из дома, нарушил традицию. Но груз наследственности давал себя знать.

— А я не спал, — вздыхает Дигирнес. — Проклятая старость…

— Беседовали с богом?

Дигирнес испытующе смотрит на меня, ожидая подвоха. Но я абсолютно серьёзен.

— Нет, — говорит Дигирнес, — слишком много забот. Для беседы с ним надо иметь покой на душе…

Над морем расходился туман. Вода была серо-зелёной, местами белел битый лёд. Небо облачно. Это успокаивало. Мы опасались немецких бомбардировщиков.

Базируясь на севере Норвегии, гитлеровцы зорко стерегут эту зыбкую тропинку, связывающую нас с союзниками. В мае им удалось потопить два английских крейсера. В июле — растрепать огромный караван, или, как говорят англичане, «конвой». Из тридцати пяти судов пошли ко дну двадцать два.

От камбуза тянуло дымком. Сейчас меньше качало. Я почувствовал голод.

— После завтрака приходите ко мне! — крикнул Дигирнес. — Я сейчас передам вахту.

Когда я вошёл в каюту, капитан сидел перед старинной библией в кожаном переплёте — реликвией, переходившей из поколения в поколение Дигирнесов. На столе стояла квадратная бутылка джина, дымящийся термос с кипятком и открытая банка консервированного лимонного сока. Мы вошли в полосу битого льда. Сильно похолодало, и всему экипажу полагалась к обеду порция водки. Но, судя по покрасневшему лицу Дигирнеса, он начал пользоваться этой добавкой к рациону ещё до первого завтрака.

Капитан знаком указал мне на стул.

— Вы слышали когда-нибудь про бой Давида с Голиафом?

— Немного. Кажется, Давид уложил его камнем из рогатки.

— Из пращи, пращи, юный язычник… «И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил филистимлянина в лоб, и он упал лицом на землю. Так одолел Давид филистимлянина пращой и камнем, меча же не было в руках Давида», — Дигирнес шумно захлопнул книгу. — Что вы будете пить? Чистый джин?

— Никак не привыкну к этой солёной водке. Лучше грог.

Капитан одобрительно кивнул. Он собственноручно готовил грог, рецептом которого очень гордился. Надо признаться, рецепт был не очень замысловатый: на полстакана водки — полстакана крутого кипятку, несколько кусков сахара и немного лимонного сока. Дигирнес наполнил два стакана.

— Ну-ка, попробуйте.

Я осторожно отпил глоток обжигающего напитка.

— Ну как? Не мало джина?

— Нет. В самый раз.

Дигирнес отхлебнул добрую половину своего стакана, поморщился.

— Горячая вода. — Он долил свой стакан из квадратной бутылки. — Давайте я вам тоже добавлю.

— Спасибо. Мне достаточно.

— Вы совсем не похожи на русского. Я встречал в ваших портах немало парней, которые умели выпить. У всех вас только один неисправимый недостаток — вы атеисты.

Дигирнес допил стакан и тут же налил себе снова. Что-то случилось. Недаром он перечитывал притчу о Давиде и Голиафе. Капитан не мог простить позора девятого апреля сорокового года, сданных без выстрела береговых укреплений Нарвика, несработавших минных полей у входа в Осло-Фиорд. Юный Давид смог победить великана Голиафа. Почему же сдалась почти без боя его маленькая гордая страна? Но что заставило Дигирнеса сегодня снова вспомнить об этом?

— Вы чем-то расстроены, капитан?

— Нет, всё хорошо. Всё идёт хорошо. Слишком хорошо, чтобы это продолжалось долго… Налить вам ещё?

— Только немного. Я ещё не спускался в трюм.

Дигирнес посмотрел на меня поверх стакана.

— Вы думаете, кому-нибудь ещё нужны эти станки?

— Полагаю, да.

Дигирнес налил себе чистого джина.

— Я слушал сегодня сводку, — сказал он. — Бои идут уже у Волги.

Было очень трудно услышать это, но я сдержался и как можно спокойней сказал: