Ракипов - По следам героев

Со свистом пролетают трассирующие пули, с уханьем взрываются снаряды и мины. Во время разрыва снаряда заметили скульптурную группу, которую днём окрестили «Богиня Победы», и протянули поднявшемуся на башню рейхстага Загитову Красное знамя. Гази прикрепил его к длинному железному стержню. Потом подставил Минину плечо, и тот взобрался на бронзового коня. С большим трудом Минин приблизился к короне скульптуры и, подтянувшись, воткнул в неё Красное знамя.

Когда спустились на второй этаж, капитан Маков поздравил солдат своей группы и, настроив рацию, доложил командиру корпуса генерал-майору С. Н. Переверткину о выполнении задания. Командир корпуса в свою очередь поздравил каждого и приказал охранять лестницу, не пропускать врага наверх.

В нижних коридорах, комнатах схватки становились всё ожесточённее. Гитлеровцы несколько раз с яростью атаковали лестницу, но Загитов и его товарищи не отступили.

Во время одного из таких столкновений Гази был тяжело ранен. Лисименко как мог оказал первую помощь, стал уговаривать друга отправиться в санчасть. Но Загитов наотрез отказался:

— Нам… нельзя уходить отсюда!..

Ненадолго установилась тишина. Солдат, что составляли группу капитана Макова, сейчас оставалось только шестеро. Да и те — изнурённые, усталые. Три дня и три ночи без сна, в постоянной тревоге, в огне и дыму. Раненые находились тут же.

— Наши отправились предъявлять гарнизону рейхстага ультиматум! — торжественно произнёс Лисименко, возвратившийся с поисков врача, и зажёг маленький, с мизинец, огарок свечи.

— Правда, Лисименко?

— Честное слово! Своими глазами видел.

— То-то фашисты притихли.

— Да знаете ли вы, ребята, что это значит?! — воскликнул Гази. Лицо его посветлело, глаза засияли. — Да ведь это… Не находя от радости слов, он потрогал свои небритые щёки, посмотрел на Боброва.

— Это значит — конец войне, — докончил за него Бобров.

— Да, если рейхстаг сдастся, фашисты сложат оружие, — добавил капитан Маков. — Ультиматум рейхстагу, а?! Это же исторические минуты! Жаль, нет фотографа… На всю жизнь была бы память.

Кто-то неожиданно предложил:

— Завтра сфотографируемся. А сейчас пусть секретарь соберёт взносы и распишется в наших партбилетах. Подпись, поставленная в рейхстаге, — тоже факт исторический!

— Правильно!

— Дельная мысль! — поспешно потянулись к нагрудным карманам солдаты.

Минин посмотрел на Загитова. Ему хотелось в первую очередь расписаться в билете этого молодого коммуниста, проявившего при штурме рейхстага и при подъёме на купол большую отвагу и находчивость. Но Загитов и Лисименко стоят на учёте в парторганизации, другой батареи. Может быть… Нет, устав нарушать нельзя!

Загитов почему-то не торопился, как другие, передать свой билет, продолжал сидеть, держа руку на груди под рубахой. При слабом свете свечи было видно, как у него дрожали губы. Парторг обратил внимание на его руки. «И пальцы дрожат. Что-то здесь не так… — забеспокоился Минин. — Неужели партбилет потерял?»

Загитов по-прежнему оставался без движения, глаза полузакрыты, лицо мертвенно-бледное.

— Гази, не заставляй ждать. Сейчас свеча погаснет.

— Давай быстрее… — торопили товарищи.

Наконец он открыл глаза и, горячо и часто дыша, произнёс:

— В моём билете… пожалуй, нельзя будет расписаться…

— Это почему же?.. Эх ты, растяпа! Неужели, миновав сто смертей, дошёл до Берлина и не сберёг билета? — спросил кто-то.

— Да, не сберёг. К сожалению… Когда ещё дадут новый…

— Если ещё дадут…

Наступила тишина. Свеча погасла. Стало не по себе. Каждому известно: потерял партбилет, — никакой скидки не будет.

Снизу неведомо откуда поднимался дым.

Лисименко, забеспокоившись, посмотрел в окно.

— Что бы это значило?

— Сейчас узнаю. — Бобров посмотрел на капитана и, когда тот согласился, схватив автомат, побежал вниз.

Остальные приготовились к бою. Проверили гранаты, взяли в руки автоматы. Снизу раздался голос Боброва:

— Фашисты хотят нас выкурить, подожгли нижний этаж. Гарнизон отклонил ультиматум.

— Это меняет суть дела… — неопределённо сказал Маков.

— Умрём, но к знамени не подпустим!

— Не для того мы его установили на рейхстаге! — заговорили бойцы.

Внизу снова затрещали автоматные очереди. Они почти одновременно послышались со всех концов, здания. Смерть снова подстерегала на каждом шагу, хотя все понимали: скоро пробьёт её последний час. Поэтому сейчас нельзя необдуманно рисковать жизнью ни своей, ни товарищей.

Дышать становилось труднее, дым ел глаза. А фашисты лезли снизу, подходили коридорами.

Минин с Загитовым кинулись оборонять лестницу, Загитов отдал свою гранату Минину. Парторг швырнул её вниз.

Враг отступил. Потом поднялся опять и опять был вынужден отступить. Сквозь стеклянные решётки купола начал пробиваться рассвет. Немного спустя, сотрясая это мрачное, холодное здание криками «ур-ра!», в него ворвались свежие подкрепления наших солдат.

Загитов прошёл на своё место, уселся, как и прежде, прислонившись спиной к стене, и снова, расстегнув пуговицы гимнастёрки, засунул туда правую руку.

— Вот ведь, ребята, как: вместо того, чтобы жеребёнком скакать от радости покорения рейхстага, сиди и горюй, — сказал кто-то.

— Гази, как же это случилось? — спросил Минин.

— Оплошал, товарищ парторг…

— Как же так? Ты ведь свой билет всегда носил в левом кармане, — сказал Лисименко, не понимая Загитова.

— Билет и сейчас там, — ответил тот совсем уже загадочно.

— Так чего же ты охаешь, что не сберёг?

— Да ведь и в самом деле не сберёг, товарищ парторг.

— То «в кармане», то «не сберёг» — что ты крутишь, Загитов?

Подошли другие солдаты, стали прислушиваться к разговору. Все в недоумении: что это значит? Недавно, когда попросили партбилет, Загитов сказал, что в его билете уже нельзя будет расписаться, что он его не сберёг. А теперь — в кармане! Чего же он тянет?

Все ждут от Загитова объяснения. Вот он, словно ему стало неловко под суровыми взглядами товарищей, опустил голову и сказал слабым голосом:

— Я не ломаюсь… Сказал правду. — Затем достал из нагрудного кармана партбилет и протянул Минину: — Вот… Расписаться невозможно…

Партбилет был насквозь пробит пулей и почти весь пропитан кровью.

Воины онемели. Они сняли с Загитова гимнастёрку. Оказывается, Лисименко, перевязывая рану в темноте, не заметил ещё одну: вражеская пуля вошла в левую сторону груди Загитова и вышла в спину…

Трудно было этому поверить. Если бы слыхали от кого-то, сказали бы: не мели пустое! А тут парень, с которым произошло это чудо, сидел перед ними.

Ему, водружавшему Знамя Победы, стреляли в сердце. И попали. А он не пал, остался в строю охранявших Знамя Победы. Разве же это не чудо?!