Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)

— Говори яснее, Кадыр, — досадливо поморщившись, сказал Ахмед.

— Башир велел тебе оставаться здесь, — жестко произнес Кадыр.

— Оставаться?! — недоуменно переспросил Ахмед. — Ты это серьезно?

— Кто шутит сейчас, когда неверные топчут нашу землю, когда в опасности священная вера ислама? — укоризненно покачал головой Кадыр.

— И это после того, что вчера случилось в кишлаке? После засады у Черного ущелья? — с волнением произнес Ахмед. — А вспомни царандоевца, которого мы подстрелили? А мины, которые оставили на дне высохшей реки! Да после этого нам и минуты нельзя быть в кишлаке. Он же — что растревоженный улей. Кругом глаза и уши врага. Неужели Башир не понимает обстановки?

Кадыр молча слушал хозяина, в словах которого отчетливо слышался страх за свою судьбу. Кадыр гордился собой. Всегда находившийся на побегушках, всегда угождавший тем, у кого тяжелей бумажник, он сегодня вырос в своих глазах — выступал в роли повелителя. Ему льстило, когда Ахмед заглядывал в его глаза. Он едва сдерживал себя, чтобы не рассмеяться, видя, как благодаря имени Башира заставляет волноваться, дрожать Ахмеда. Того самого Ахмеда, властолюбивого, самодовольного, который там, в Пакистане, разъезжая на сверкающих лаком автомобилях, даже взглядом не удостаивал таких, как он, Кадыр, соотечественников, прозябавших в убогих лагерях беженцев.

— Башир недоволен тобой, Ахмед, — нравоучительно заметил Кадыр. — В последнее время, аллах свидетель, не узнаю тебя и я. Робок стал, пуглив, как лань. Даже единственную машину с крохотным экипажем ты не сумел уничтожить, — продолжил он, радуясь подавленному виду хозяина.

— Но ведь мы ее подбили! — вскипел Ахмед. — И почему Башир забыл о грузовике с хлебом, о царандоевце? Я могу многое вспомнить. Баширу хорошо. Он в горах. Место надежное. А здесь каждую ночь от любого шороха вздрагиваешь, за оружие хватаешься.

— Аллах каждому из нас предначертал свое. Так гласит коран, — развел руками Кадыр. — Жизнь наша трудная. Но придет время, и тот же аллах вознаградит нас за терпение и лишение. Но ты не горячись, послушай Башира. Останься в кишлаке. Готовься к большим событиям. Они скоро наступят. Так мне сказал на прощанье Башир. Ты должен действовать в своем кишлаке. Пусть в этом змеином гнезде никто не знает покоя. В последнее время эти неверные только и говорят о школе. Сделай, чтобы замолчали, сожги ее.

— Сжечь?! — Ахмед подскочил к гостю. — Ты в своем уме, Кадыр? Что бормочет твой язык? Это ведь мой дом. Я в нем еще буду жить.

— Я лишь передал тебе слова Башира, — пожал плечами Кадыр. — И считаю, что ты должен так поступить. В твоем доме хозяйничают неверные, в твоем доме расхаживают шурави, а ты спокоен. Прав был Башир, когда сказал, что ты не похож на старшего брата. Тот был истинным бойцом ислама, жизнь отдал во имя нашей священной борьбы. А ты…

Кадыр осуждающе посмотрел на Ахмеда.

— Возьми себе в пример Башир-хана. Когда нечистивые стали хозяйничать на его сахарном заводе, он поджег его. Но то был завод, а ты за что трясешься?

В комнате наступила тишина. Молчал Ахмед. Неподвижно сидел Кадыр. Затем, вздохнув, Кадыр поднялся. Следом поспешил покинуть тюфяк Ахмед.

— Худохофиз, — прижав к груди правую руку, сказал на прощанье гость.

— Бомонихудо, — ответил подавленно Ахмед.

Уже после традиционных пожеланий друг другу наилучшего Кадыр вдруг остановился, словно вспомнив что-то важное:

— Ты не будешь в одиночестве, брат Ахмед. Я тоже остаюсь пока в кишлаке. И приду к тебе через три дня на четвертый, когда луна зайдет за Гиндукуш, — сообщил

он хозяину.

…Вскоре Кадыр уже подходил к караван-сараю. Крадучись перешел площадь. У двери помедлил, оглядываясь по сторонам. Вздрогнул, заметив, как в трех шагах от него мелькнула чья-то тень. И тут же облегченно вздохнул, рассмотрев зорким взглядом собаку.

— У, шайтан! — прошептал зло.

Взгляни он чуть правее, всмотрись в покосившийся дувал, может, и приметил бы другую тень — затаившегося человека. Но рука Кадыра уже легла на податливую дверь, и он осторожно вошел в заваленное дорожной поклажей помещение, где в беспокойных снах продолжали свой путь караванщики.

— Кто?! Кто это сделал?!

Хамид резко поднялся из-за стола. С шумом отодвинул от себя стул. Суровым взглядом прошелся по притихшим царандоевцам, оробевшим бойцам отряда самообороны.

— Я спрашиваю, кто и по чьему приказу произвел в караван-сарае обыск? — чуть не переходя на крик, чеканил Хамид каждое слово.

Гасан впервые видел Хамида таким раздраженным. Даже неделю назад, когда он допустил оплошность с переодетым душманом, Хамид был намного спокойнее, выдержаннее. А сегодня его не узнать. Не человек, а сплошной комок ярости. И ведь, если разобраться, опять же из-за него, Гасана.

…В гот вечер Гасан допоздна задержался в доме погибшего друга Рехтана. После его смерти часто там бывал: помогал матери товарища. Работы хватало: дувал укрепить, водой обеспечить. А то и просто приходил поговорить с пожилой женщиной. Одна ведь осталась. Вчера тоже вели тихую беседу. Но, узнав, что у Фатимы на исходе керосин, бросился на поиски. А как иначе? Совсем погасла лампа. У Фатимы на сердце скверно, а без света и вовсе тоскливо в пустом доме. Пока разыскал, пока подкрепился похлебкой из бобового теста, и ночь настала. Хотел уже Гасан до утра остаться, да вспомнил, что обещал товарища подменить на дежурстве. Только свернул в первый переулок, как впереди тень неизвестного замаячила. Удивился Гасан, в такой поздний час — и по кишлаку ходить. Время опасное, приучило людей с последними лучами солнца под надежный кров прятаться. А тут уже за полночь. Простой дехканин давно видит сны. Гасан осторожно покрался за незнакомцем. Прошлый случай его многому научил. Шел так, что не слышал собственных шагов. Вскоре Гасан не ломал голову над тем, куда незнакомец держит путь. Догадался, что к караван-сараю направляется. А когда вышли к площади, и вовсе понял, что не ошибся в своей догадке. Прижавшись к дувалу, молча проводил взглядом незнакомца. Дверь давно уже проскрипела, а Гасан все стоял, надеясь, что постоялец вновь выйдет из караван-сарая. Всякое может быть. Но время шло, а вокруг стояла тишина. С гор тянуло прохладой, и Гасан зябко поежился. Раздумывая о ночной встрече, царандоевец заспешил к своим. Утром он все рассказал Хамиду.

— Везет тебе на разных незнакомцев, — мрачно усмехнулся тот. — И подсказывает мне сердце, что этот не менее опасный, чем бородач. Только откуда он взялся? Куда его в полночь носило?

Гасан беспомощно развел руками.

— Затевается что-то в кишлаке, — с беспокойством произнес Хамид. — Чувствую, затевается. Только за последние две недели сколько случаев. Враг где-то рядом, но где?