Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)

— Я то же чувствую, — подал голос Гасан. — На людей смотрю и чувствую. Какими-то другими стали. Будто опасность рядом с ними ходит.

— Встревожил ты, Гасан, меня своей встречей. Очень встревожил.

Хамид в волнении заходил по комнате.

— Нужно что-то предпринять. Нельзя сидеть сложа руки.

Подсев к Гасану, быстро заговорил:

— Сделаем так? Я свяжусь с товарищами из ХАДа. Все расскажу им, выскажу свои соображения. А за тобой караван-сарай. Держи его под наблюдением. Только не будь у постояльцев песчинкой в глазу. Хитрей действуй. А вечерами почаще задерживайся у Фатимы. Наверняка незнакомец еще раз появится на той улице. Главное, узнать, где он бывает, как выглядит.

Они обо всем тогда договорились. В деталях обсудили дальнейшие действия. А нынешним утром в караван-сарае был обыск. Да такой шумный, что о нем говорит весь кишлак.

— Так кто там хозяйничал? — гневно спросил Хамид. — Кто, я повторяю, допустил самоуправство? Или ваши языки стали деревянными?

— Посторонись, — услышал Гасан за спиной и тут же увидел, как к Хамиду шагнул Али Дерхан — начальник отряда местной самообороны.

— Усмири свой гнев, Хамид, — тихим голосом произнес он. — Я там побывал с товарищами.

Хамид, зло прищурившись, посмотрел на Дерхана:

— Ты что там потерял, Али? Что искал?

— Потеряли другие, — с виноватым видом ответил тот, переминаясь с ноги на ногу. — У одного из постояльцев пропало два хурджина. Просил помочь найти. Как отказать. Аллах бы меня не простил. Человек со слезами на глазах упрашивал.

— Ну и что, нашлись те злосчастные хурджины? — спросил Хамид и поморщился, словно ему за ворот куртки кто-то сыпанул горсть горячего песка.

— Почему злосчастные? — обиделся Дерхан. — Зачем так говорить? Может, в них человек последнее хранил.

— Последнее не таскают с собой по дорогам, — зло бросил Хамид.

— Нет, не нашли, — скупо обронил Дерхан.

— Эх, Дерхан! — вздохнул Хамид. — Не знай я тебя как надежного, проверенного товарища, ты бы сейчас не так оправдывался, а сидел под стражей за самоуправство. Но запомни: повторится подобное — плохо будет…

— Все остается в силе, — наставлял Хамид Гасана, когда они остались вдвоем. — Днюй и ночуй возле караван-сарая. Если твой незнакомец нужен в кишлаке, его и обыск не вспугнул. Отсидится и за свое возьмется. Только будет осторожен. Не оборви еще одну такую важную для нас ниточку. Ты даже не представляешь, как она нам нужна.

Хамид наклонился к Гасану, и тот, увидя воспаленные глаза старшего товарища, поразился, как много за последнее время на его лице появилось новых морщин, как осунулся он за считанные дни.

— И самое главное, — тихо молвил Хамид, — береги себя. Обязательно береги…

Наби слушал комбата и не верил, что перед ним капитан Асланов. Тот самый Асланов, о храбрости и отваге которого в полку ходили легенды и в которого был влюблен весь его второй батальон. Не мог верить, что эти слова — резкие, бьющие его по сердцу — произносит Асланов.

— Так как все произошло?

Взгляд у комбата тяжелый. Густые брови слились в одну черную полоску. На смуглом скуластом лице тугими комками выпирают желваки.

Акрамов глаза не прячет. Смотрит в упор на комбата. Он удивлен вопросом. Уж кому-кому, а комбату хорошо известно, как все это происходит здесь, на афганской земле, когда тишину в любой момент может разорвать очередь душманского пулемета и ты должен не дрогнуть под свинцовым огнем, а суметь постоять за себя. И не только за себя, но и за товарищей, забыв об опасности, броситься к ним на помощь. Ведь сам же Асланов не раз попадал под огонь душманов, сам не раз рисковал ради других. А кто постоянно напоминал Акрамову, всем офицерам батальона: больше смелости, инициативы в своих действиях, умейте в сложных ситуациях проявлять волю, решительность? Конечно же Асланов. Так за что же теперь он устраивает самый что ни на есть разнос? За то, что рисковал? Но ведь рисковал ради других.

— Почему молчите, Акрамов? Или не ясен вопрос?

— Ясен. И я на него уже ответил. В рапорте, который перед вами…

— Знаю, читал, — недовольно поморщился Асланов. — И хорошо помню предыдущий, в котором докладывали о засаде у Черного ущелья. Там все было четко, толково изложено. И действия ваши оправданны. А теперь? Я не узнаю вас, Акрамов. Не с этого начинаете командовать ротой.

Наби поежился, словно в палатку влетел снежный заряд. Неуютно ему сейчас рядом с комбатом. Не узнает он его, не понимает. А ведь еще вчера понимал с полуслова. Во всем старался на него походить. Что скрывать, вон даже усы, как у комбата, решил отпускать. Да и как было не восхищаться этим человеком, беззаветно любящим армию, свое дело, ради этого дела не жалеющим сил! Удивительный был все же этот капитан Асланов. Сутками пропадал на учениях, в долине и на горных перевалах, на ближних и дальних постах — везде успевал бывать, где несли его подчиненные нелегкую службу. Казалось, комбату неведомо чувство усталости.

— Ну у вас и командир, — заметил как-то товарищ Наби из соседнего подразделения. — Прямо машина, куда за ним угнаться, поспеть.

Чтобы успеть, угнаться за Аслановым, нужно было лишь одно условие — прослужить в его батальоне хотя бы полгода. Акрамов служил чуть больше. И на первых порах ему было не до восхищений. Будни выматывали. Крутым, жестким казался и комбат. За малейший недостаток строгий спрос. Впрочем, выговаривать Асланов не мог. Считал, что брать окриком, нагоняем может лишь недалекий человек.

— Я прошу вас подобное не повторять, — произносил он, глядя в глаза офицеру батальона, и тот знал, что «прошу вас» означало самую высшую степень раздражения комбата. Наверное, потому и не так часто звучало это «прошу».

В адрес Наби оно раздавалось трижды. Последний раз за то, что не смог вовремя накормить взвод. Асланов, который умудрялся обеспечить людей горячей пищей в любых условиях, даже если они находились в горах, долго смотрел на Акрамова.

— Я прошу вас запомнить, что командуем не машинами, а людьми. Вот по-людски к ним и относитесь, — сказал он, и по этим словам, по легкому акценту Наби понял, как командир взволнован.

Было и такое. Зачастил Асланов во взвод Акрамова. Что ни занятие — комбат рядом с Наби. Будто дел у него нет поважнее, словно нет в роте командира. Одну вводную даст, другую. У Наби от них голова кругом идет, пот прошибает, а комбат молча за его действиями наблюдает, новые вводные подбрасывает. Посмотрит и уходит. А что и как получалось — догадывайся. Поделился мыслями с Дорожкиным.

— Комбат знает, что делает, — ответил тот. — Мне его школа знакома. Присмотрись внимательно, и самому станет ясно. Скажу откровенно: такого, как наш комбат, еще поискать надо.