Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)

— Али! — воскликнул Гасан и бросился к товарищу. — Помогите же, — не оглядываясь, прокричал толпе.

Дерхана унесли на носилках, а Гасан кинулся туда, где мелькнула знакомая высокая фигура Хамида.

— Мины! — подбегая к нему, выдохнул Гасан. — Они обложили школу минами.

— Знаю, — рубанув рукой воздух, ответил тот. — Сейчас главное — оцепить опасный участок.

— Понял, — ответил Гасан.

Через минуту вокруг темного дымящегося пятна, на месте которого еще час назад возвышалась школа, редкой цепочкой застыли бойцы отряда самообороны, жители кишлака.

— Али жалко, — подходя к Хамиду, сказал Гасан. — Какого бойца потеряли…

— Али? — круто повернулся к Гасану Хамид. В его глазах сверкнуло что-то такое, от чего Гасан невольно съежился. — А тех, других, тебе что, не жалко? Три человека подорвались на минах, а тебе жаль лишь одного Али.

— Я не так выразился. Я не так сказал, — виновато пробормотал Гасан. — Честное слово, не так. Просто Али был мне боевым другом.

— Все мы в это время должны быть боевыми друзьями, — жестко заметил Хамид. — А за Али не волнуйся. Лишь бы остался жив. Он из тех, кто и без ног будет до конца служить революции.

— Люди! — вдруг раздался над площадью взволнованный голос секретаря партийной организации кишлака Махмуда Бари. — Посмотрите еще раз на эти дымящиеся остатки того, что мы вместе с вами строили. Знаю, они вам знакомы. Вы уже не раз видели следы пожарищ, кровь. Вспомните, вы умирали от голода, когда банда Башир-хана устроила нам блокаду, вы сгорали от жажды, когда они взорвали, разрушили кирязы и воды не стало. Вы многое вынесли, испытали. Так неужели ваши сердца равнодушны к тому, что происходит?

От этих слов угрюмо молчавшая толпа недовольно загудела.

— Верю, что вам обиден мой упрек, — продолжал Махмуд. — Как верю и в то, что вам по душе новая власть. Она освободила вас от вечной кабалы, дала землю, свободу. Но ее надо защищать. А для этого нужна ненависть к врагам. Я говорю об этом потому, что и среди вас, даже стоящих сейчас здесь, на площади, где только что пролилась кровь, есть такие, чьи сердца охвачены страхом, кто пока не до конца определил свое место в борьбе. Посмотрите еще раз на эти дымящиеся остатки, пусть они помогут вам сделать выбор…

— Пошли встречать шурави, — сказал Хамид, обращаясь к Гасану.

— Шурави? — переспросил тот. — Значит, они уже в курсе?

— Конечно. Махмуд был тут с самого начала пожара. Только раздались взрывы — сразу послал за помощью. Ведь никто не знает, сколько еще мин осталось…

Гасан хотел спросить еще что-то, но тут его внимание привлек выбежавший из ближайшего проулка человек.

— Мой! — кричал он истошно, прижимая что-то к своей груди. — Мой!

Через несколько секунд незнакомец был уже возле царандоевцев.

— Мой! — выкрикнул он и бросил к их ногам пустой хурджин.

— Ну и что? — удивленно поглядев на Гасана, спросил Хамид.

— А то, что еще несколько дней назад в нем я хранил половину своего состояния, — не скрывая слез, всхлипнул незнакомец.

— Это же тот, из караван-сарая, — шепнул Гасан.

— Понял, — кивнул Хамид и поднял кожаный мешок. С любопытством осмотрел его, заглянул внутрь.

— Он пустой, как мой карман, — зло выдохнул стоявший рядом незнакомец.

— Не совсем, — произнес Хамид и, сунув руку в хурджин, достал из него прозрачный полиэтиленовый мешочек.

— Твой? — внимательно рассматривая находку, спросил несостоявшегося богача.

— Зачем мне это? Я вез деньги. Я их столько лет зарабатывал вот этими руками.

— Интересно, — пробормотал Хамид, все не отрывая взгляда от пакета. — Посмотри, Гасан.

Гасан посмотрел и все понял. Ему приходилось видеть такие мешочки с чуть заметными на стенках пятнами от масла. Еще под Кундузом встречал. В них душманы получали пластиковые мины от тех, кто осел в Пакистане.

— Так, говоришь, не твой мешочек? — бросая цепкий взгляд на незнакомца, строго спросил Хамид.

Почувствовав недоброе в голосе, тот сник.

— Что ж, выясним. — Хамид спрятал находку в карман. — Кстати, а где другой хурджин?

— О, если бы я знал, то не стоял здесь, перед вами, — с горечью вздохнул незнакомец. — Давно бы с ним покинул этот проклятый кишлак.

— А это не так трудно узнать, — невесело усмехнулся Хамид. — Если один здесь, то и второй тоже где-то рядом, в кишлаке.

— Найдите его, и, клянусь кораном, половина хурджина будет ваша! — воскликнул ограбленный.

— Нашел чем благодарить, — усмехнулся Гасан. — Нужна нам твоя половина.

За их спинами послышались возбужденные людские голоса. Все трое разом оглянулись. На площади появилась боевая машина пехоты, за ней другая…

— Шурави! — радостно воскликнул Гасан.

— Вижу, — откликнулся Хамид, и Гасан увидел, как потеплели его глаза, как посветлел старший товарищ лицом при появлении советских воинов.

Кадыр не сдержал своего слова. Он не появился на третью ночь, как обещал. Не пришел и на следующую. Поджидая его, Ахмед не находил себе места. Завалившись на кучу тряпья, он часами лежал неподвижно, уставившись в грязный потолок, думая о своей жизни. Ахмеда не пугало, что Кадыр задерживается. Знал, тот хитрая лиса, не пропадет, выкрутится из любого положения. Он верил, что Кадыр обязательно придет. Не пугало Ахмеда и то, что на исходе вода, сухие лепешки. Больше всего страшило другое — он находился в кишлаке, среди тех, кого он знал, ненавидел всей душой и кто так же люто ненавидел его, Ахмеда. Сколько раз, ворочаясь на дырявом тюфяке, Ахмед мысленно покидал некогда родной, а теперь ставший проклятым кишлак только ему одному известной тропой, уходил в далекие горы, пробирался к спасительному ущелью, где можно, не опасаясь, говорить в полный голос, спать, не вздрагивая от каждого шороха. Но, представив себе злое, с рыбьими глазами лицо Башира, тут же старался забыть о своем желании. Страшен Башир в гневе.

Хотя, если разобраться, то и гневаться ему не на что. За те две недели, которые Ахмед провел в кишлаке, им сделано немало. Даже беглый подсчет говорит о том, что ему причитается солидное вознаграждение. Одна лишь подбитая боевая машина чего стоит. А если добавить к ней убитого царандоевца, взрыв автобуса, обстрел автоколонны, поджог школы…

Вспомнив о школе, Ахмед протяжно, с подвыванием, вздохнул. Это ж надо до чего дойти — свой дом поджечь, считай, последнюю ниточку с прошлым оборвать. И его еще упрекают в нерешительности, ставят в пример старшего брата. Да, тот был действительно герой. Железное сердце, стальной характер. В родного сына наверняка вонзил бы кинжал, стань тот на его пути. Но брат всю жизнь был военным, Ахмед же знал лишь один дукан. Откуда у него боевой опыт, решительность? Никто не знает, каких трудов ему стоило пойти на поджог. Хорошо, рядом Бурхан находился, поддержал крепко. И не только поддержал — сам вызвался устроить пожар. Хотя Ахмед понимал, что Бурханом двигали не те, самые настоящие и святые товарищеские чувства, которых теперь не встретить. Просто Бурхан хотел заработать больше денег. За последние месяцы поджоги намного возросли в цене, как тут не рискнуть. Бурхан в этом деле мастер. Наверное, на поджогах накопил уже целое состояние. Во многих кишлаках оставил после себя пепел на местах бывших школ, домов активистов, партийных работников…