Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)

— Товарищ политрук, может, пора?

— Спокойно, пусть подплывут ближе.

Фесенко чувствовал по себе, что в эти минуты нервы у всех — как натянутые струны. Успокаивая подчиненных, он сам с трудом сдерживался, старался подавить мелкую дрожь, пробегавшую по телу. Из головы не выходили слова начальника отряда: «Ваша застава — ключ к обороне всего правого фланга…» Сумеет ли он удержать этот ключ? Справится ли?

Когда лодки противника приблизились на 100–150 метров, на них обрушился шквал огня. Били станковые и ручные пулеметы. Огонь открыли ротные минометчики и артиллеристы Чапаевской дивизии, находившиеся в тылу заставы. От взрывов снарядов и мин вода в Пруте кипела. Прямые попадания опрокидывали лодки, разносили их в щепки. Уцелевшие вражеские солдаты пытались достичь берега вплавь, но их встречали огнем пулеметчики и стрелки. Большинство десантников были потоплены. Те, кому удалось зацепиться за берег, штыковой атакой были сброшены в Прут.

Лейтенант Тандик доносил: попытки вражеского десанта высадиться на левом фланге отбиты.

Фесенко вытер рукавом мокрое лицо, облегченно вздохнул: «выстояли!»

Перед отправкой пленных в отряд политрук решил допросить офицера.

В канцелярию заставы ввели обер-лейтенанта. Широкоплечий, неуклюжий, в помятом френче, с забинтованной ногой без сапога, опираясь на палку, затравленным волком покосился он на сидевшего за столом политрука, обвел взглядом окна с выбитыми стеклами, стены с потрескавшейся штукатуркой и ухмыльнулся.

— Пусть садится, — сказал политрук переводчику связному Караушу, знавшему немецкий.

— Зитцен зи. — Карауш указал пленному на стул у стены.

Гитлеровец сел и, опустив голову, стал разглядывать забинтованную ногу.

— С какой целью высадились на наш берег?

Обер-лейтенант словно не расслышал вопроса, не взглянул ни на политрука, ни на переводчика, продолжал ощупывать повязку на ноге. Фесенко повторил вопрос. Фашист исподлобья покосился на него и, ядовито улыбнувшись, поднял голову.

— Вас интересирт? Битте, слушайт, коверкая русские слова, мешая их с немецкими, заговорил он. — Нам надо уничтожить ваша батарей.

По лицу Фесенко пробежала улыбка: «Значит, разгадал их план».

— Ви зря сопротивляюсь, — с наглой самоуверенностью продолжал гитлеровец. — Немецкая армия все разобьет, все сокрушит. Нет сила остановить нас. — Обер-лейтенант, выкатив глаза, выставил вперед чугунный подбородок. Казалось, он готов был гаркнуть: «Хайль Гитлер!»

Взгляд Фесенко приковал к себе этот массивный, как у бульдога, подбородок. Что-то знакомое ударило в глаза. Где-то он уже видел его.

— Это вы вчера по-бандитски ворвались в мой дом?

Фашист только ухмыльнулся и ничего не ответил.

— Запомнил я вас, как вы в лодке стояли надо мной и приказывали автоматчику стрелять без предупреждения.

У гитлеровца нагловатая улыбка сменилась растерянностью, смятением, бульдожья челюсть отвисла. «Наин… Наин… — залепетал он. — Майн гот…» Он не верил, что перед ним тот самый комиссар, за которого ему вчера влетело от полковника: не сумел доставить живым в штаб. Мало того, сам оказался в его руках, и жить ему или умереть, зависело теперь от этого фанатика-большевика. На побледневшем лице гитлеровца выступили капли пота. Он снова вытер лоб и подбородок.

Господин комиссар, я думай, не будете меня стрелять и бросать в реку, — упавшим голосом пролепетал он.

Фесенко встал, подошел к нему. Тот, опираясь на палку, поднялся со стула, вытянулся.

— Мы не фашисты и пленных не убиваем, — твердо сказал политрук. — Но захватчиков, вторгшихся на нашу землю, будем уничтожать беспощадно. Немецкая армия, о которой вы говорите «все сокрушит», испытает это на своей шкуре. Уведите его. Всех пленных отправить в штаб погранотряда.

Следующие дни были не легче. Несколько раз вражеские самолеты сбрасывали бомбы на укрепления заставы, обстреливали из артиллерии и минометов, пытались высадить десанты.

Десять дней пограничные заставы с подразделениями Чапаевской дивизии держали границу, не дали ни одному фашистскому солдату закрепиться на нашем берегу.

В приказе по отряду от 30 июня 1941 года, в частности, говорилось:

«Нам, пограничникам, выпала великая честь отразить первые удары подлого врага.

За первые дни боевых действий личный состав отряда проявил мужество и героизм в борьбе с фашистскими стервятниками.

Многие бойцы и командиры показали образцы самоотверженности, мужества и героизма…»

Среди особо отличившихся в тех боях одной из первых стояла фамилия политрука Фесенко.

За мужество и отвагу в первых боях на реке Прут многие бойцы, командиры и политработники были награждены орденами и медалями. Политрук Фесенко — орденом Красного Знамени.

По распоряжению командования все заставы отошли на новый рубеж. Сотни пограничников, отличившихся в первых боях на границе, срочно погрузились в эшелоны и отправились под Москву. В их числе был и политрук Фесенко.

Почти четыре года прошел по военным дорогам Семен Арсентьевич Фесенко, пока над рейхстагом не взвилось Знамя Победы. Много на этом пути было жестоких схваток с гитлеровцами, но самая памятная среди них — в первый час войны на реке Прут.

Близ города Сокаль, на Львовщине, на высоком берегу Западного Буга, там, где в сорок первом году одиннадцать суток сражалась легендарная застава лейтенанта Лопатина, высится памятник воинам-пограничникам. Застывший в камне солдат с автоматом на груди с высокого постамента смотрит на запад, откуда на рассвете 22 июня обрушился огненный шквал войны.

По обеим сторонам этого памятника два ряда гранитных плит — могилы отважных воинов. Над ними склонились плакучие ивы. Цветут розы… Душистые невесомые лепестки, тихо слетая, касаются гранитных надгробий, на которых золотом искрятся имена тех, кто первыми приняли на себя удар врага и не отступили перед ним ни на шаг.

На постаменте скульптор запечатлел один из эпизодов того жестокого, неравного боя. Горстка воинов, изнуренных многодневными боями, голодом и жаждой, мужественно отражает яростные атаки гитлеровцев. Истекающий кровью боец, с повязкой на голове, словно прикипел к рукояткам пулемета, строчит по фашистам. За ним двое раненых, поддерживая друг друга, ведут огонь по врагу из автоматов. Рядом командир — Алексей Лопатин. Своей стойкостью и бесстрашием он вдохновляет пограничников на решительный, смертельный бой.

В то тревожное утро 22 июня немецкий снаряд взорвал утреннюю тишину. Вздрогнули массивные стены здания заставы. В окнах зазвенели стекла. Дежурный по заставе красноармеец Зикин, не дослушав доклад наряда с границы, бросил телефонную трубку, выбежал во двор выяснить, что случилось. Перед глазами, словно огромный факел, пылала охваченная пламенем наблюдательная вышка.