Мицос Александропулос - Ночи и рассветы

Все время, пока они были в церкви, Космас чувствовал на себе взгляд одного из пленных. Однако стоило Космасу посмотреть в его сторону, как тот поспешно опускал глаза.

— Поди-ка сюда!

Пленный встал.

— Посмотри на меня!

Он поднял голову. Космас вгляделся в его лицо и обхватил пленного за плечи.

— Как ты здесь оказался?

Пленный еще ниже опустил голову.

— Лучше бы ты меня не узнал.

Стелиос был юноша редких способностей и хорошо образован. Космас познакомился с ним в Афинах, в доме судьи Кацотакиса. Стелиос давал уроки французского — Джери и английского — Кити.

Семья Стелиоса считалась одной из самых богатых в греческой колонии Египта — крупнейшая торговая фирма. К восемнадцати годам Стелиос усвоил все, что могли ему дать колледжи и частные наставники, он в совершенстве владел пятью иностранными языками и даже писал на них стихи. 1 августа 1938 года он выпустил в Александрии первый сборник своих стихотворений. Предисловие к сборнику написал вождь футуризма Маринетти. С высокой оценкой творчества Стелиоса выступили шестьдесят шесть других поэтов и искусствоведов. Среди них был дядя Стелиоса. Как и прочие поэты, он высказался весьма туманно. Самое значительное достоинство Стелиоса заключалось, по его мнению, в том, что он был племянником великого дяди.

Когда разразилась греко-итальянская война, Стелиос решил оставить сочинительство до лучших времен и добровольцем пошел на фронт. Прощаясь с племянником на аэродроме, дядя Стелиоса сказал: «Куда тебя несет? Подумай хотя бы о том, что если и есть на свете горстка ценителей, которые понимают нашу поэзию, то они находятся в том лагере, с которым ты идешь воевать. Пропусти этот самолет и еще раз обдумай свой шаг. Если не передумаешь, улетишь следующим рейсом!» Однако Стелиос, уязвленный его словами «наша поэзия», ответил: «Нет, я не останусь ни на минуту. Сейчас мне не до поэзии. Нужно защищать родину!»

Когда война с Италией окончилась, Стелиос не захотел или не успел уехать в Египет. Голодную зиму 1942 года он перенес благодаря своему крепкому организму. Единственным подспорьем для него были уроки, которые он давал в богатых афинских семьях. Космас записал Стелиоса в студенческую столовую, и они не раз обедали вместе. Стелиос был очень приятным собеседником, но стоило ему заговорить о поэзии, как он становился совершенно невыносимым.

— Скажи-ка мне, — спросил его однажды Космас, — что ты думаешь об ЭАМ?

— О чем, о чем? — растерянно переспросил Стелиос.

— Я говорю о подпольной организации.

— Ах, да! Как же, как же! Слыхал! Но, говорят, они сотрудничают с коммунистами!

— Ну и что из того?

— Как что? С коммунистами я не хочу иметь ничего общего.

Потом Стелиос внезапно исчез. Он больше не приходил в, столовую и прекратил уроки в семье Кацотакиса.

— …Однажды утром на Омонии я встретил Зуракиса. Мы познакомились с ним на албанском фронте. И подружились. Он был самым образованным среди офицеров, к тому же я знал его родственников в Александрии — очень известная и богатая семья, влиятельная даже в Греции. Когда военные действия прекратились, Зуракис на своей машине привез меня в Афины.

Мы договорились бежать в Каир, но в последнюю минуту я передумал. Кстати, нам и не удалось больше встретиться. Через год я узнал от одного из знакомых, что Зуракис находится в Египте.

…Зуракис повел меня в гостиницу «Киферон». О своих планах и намерениях он не сказал ни слова, но я догадывался, что он приехал в Афины с секретным заданием, и эта тайна окружала его в моих глазах ореолом героя. Мы стали встречаться, и в один прекрасный день я тоже оказался обладателем соседнего с Зуракисом номера гостиницы. У Зуракиса было много денег, но я должен сказать, что жил он очень скромно, порой отказывал себе в самом необходимом. Все время и все силы он отдавал работе.

Что это была за работа? Я знал, что Зуракис часто встречается с министрами, дважды его принял премьер-министр Раллис. На прием к нему Зуракис приходил в форме офицера полиции, и сопровождал его один очень высокий полицейский чин. Знал я, что Зуракис поддерживает связь с английскими агентами, а в ноябре 1943 года в здании министерства путей сообщения он созвал совещание, в котором приняли участие два немецких офицера. Потом вдруг исчез. Он долго пропадал, и я уже начал беспокоиться, когда Зуракис появился снова, проклиная всех на свете — англичан, немцев и вождя ЭДЕС полковника Зерваса, к которому, как я узнал позднее, он ездил и с которым ни о чем не смог договориться.

Однажды вечером Зуракис пришел ко мне очень веселый и объявил, что проблема, над которой он все это время бился, наконец-то прояснилась. Положение спасут цольясы. Судьба немцев уже решена, освобождение — дело нескольких месяцев. Пора позаботиться о послеоккупационном периоде. Как избавиться от всех этих организаций Сопротивления — и в первую очередь от партизанской армии? Правительство, которое прибудет из Каира, нуждается в вооруженных силах. Пусть эти силы окажутся слабее партизан! Достаточно, чтобы они сумели инсценировать видимость гражданской войны, и тогда подоспеет помощь извне.

— Но почему, — спросил я его, — вы избрали для этой цели цольясов? Ты сам говорил, что это отбросы общества! Их считают предателями, их презирают и ненавидят…

— Как бы то ни было, роль свою они выполнить сумеют, — успокаивал меня Зуракис. — Ты видишь одни минусы, а ведь существуют и плюсы. Пока в Греции немцы, отряды цольясов в полной безопасности, а когда немцы отступят и бросят их на произвол судьбы, то им ничего не останется, как биться до последней капли крови. Биться на нашей стороне, потому что другого спасения для них не будет. Они могут надеяться только на столкновение с ЭАМ. Есть еще один плюс: отряды цольясов сосредоточены в городах. Если мы дадим им английское оружие, то укрепленные казармы цольясов будут для нас серьезной опорой.

Зуракис сказал, что перейдет на легальное положение. Он будет служить в частях цольясов адъютантом одного из высших командных чинов. «Этот выживший из ума старик, — говорил Зуракис, — готов продать душу дьяволу, только бы избежать грозящей ему виселицы».

Эту ночь мы провели с женщинами в маленькой таверне недалеко от гостиницы. Мы пили до бесчувствия. Для Зуракиса эта ночь была одной из немногих в его жизни, а для меня первой…

На другое утро мы надели военные мундиры: Зуракис — мундир майора, я — без знаков отличия. Я был теперь адъютантом и переводчиком Зуракиса.

Мы отправились в Пелопоннес. Останавливались в тех городах, где были отряды цольясов. Зуракис созывал совещания офицеров. Он стремился поднять их боевой дух, говорил, что части цольясов подчиняются теперь уже не немцам, а законному греческому правительству, поэтому об их роспуске не может быть и речи.