Мицос Александропулос - Ночи и рассветы

Вайяс ушел пешком. Вместе с лекарствами он оставил в лагере своего ослика. Колокотронис был счастлив. «Полк» приобрел еще одно вьючное животное. Первым был мул, на котором доставили врача.

Полк понемногу комплектовался.

Всего в отряде теперь было девяносто шесть бойцов. Их разделили на две роты. Командирами поставили двух учителей из группы Лиаса, офицеров запаса. Керавнос вернулся в свою стихию. Он собрал старых однополчан, переманил кого посмелее из новичков и организовал «особый» взвод. Едва у Космаса выдавалась свободная минутка, он бежал к своим товарищам.

Его тянуло к песням, к партизанскому, костру, а приходилось думать о продовольствии, о лекарствах для раненых. Как-то вечером Лиас завел обычный разговор о том, что бинтов опять не хватает, а для лошадей пора раздобыть солому, На окраине деревни пели партизаны.

Никогда еще нос Лиаса не казался Космасу таким чудовищным. «До чего же я невезучий! То англичане, то солома… Пошлю-ка я все это к черту. Пусть Лиас найдет себе кого-нибудь другого…»

Лиас замолчал и пристально посмотрел на Космаса.

— Сколько тебе лет, Космас?

— Двадцать. А что?

— Ничего. Сходи к Керавносу, отдохни. О соломе поговорим в другой раз.

Космас не заставил себя уговаривать. Он поспешил скрыться, словно ученик, сумевший до звонка выскочить из класса.

Партизанский патруль сторожил по ту сторону реки дорогу на Кидонохорья — оттуда все время прибывали добровольцы. Однажды часовые привели в лагерь Михалакиса, мальчика лет тринадцати-четырнадцати.

— Михалакиса я возьму к себе, — сказал врач. — Он мальчик смышленый, будет санитаром, а потом фельдшером, а там, глядишь, и меня заменит. Что скажешь, Михалакис?

— Хорошо, — тряхнул рыжеватым хохолком Михалакис.

Через несколько дней встревоженный врач снова заглянул в штаб.

— Что-то неладное творится с мальчиком. Целыми днями молчит, а по ночам плачет.

— Ну, а как это объясняет наука? — спросил Лиас.

— Какая там, к черту, наука! С парнишкой стряслась беда. Сегодня утром наш великий психолог Кустандо спросила его напрямик, — и врач передразнил грубоватый голос Кустандо: — «Что с тобой, Михалакис? Может, беда какая?» А Михалакис, конечно, промолчал. Если бы хотел сказать, сам бы все выложил.

— Нечего тут и голову ломать, — сказал Космас. — Все ясно как божий день. Парнишка пришел воевать, а мы его в госпиталь запрятали.

— Это ты по себе судишь, — усмехнулся Лиас. — Хотя давайте попробуем, пошлем его к Керавносу.

Так и не разгадали бы партизаны беду Михалакиса, если б он сам не рассказал обо всем Гермесу.

— Я плачу потому, что отец у меня в тюрьме.

— Эх, Михалакис, — серьезно ответил ему Гермес, — разве только твой отец в тюрьме? А у меня в тюрьме двое братьев! Не слыхал?

— Не слыхал, но я ведь потому плачу, что меня к вам послали. Не сам я сюда пришел.

— А кто тебя послал?

— Жандармы. Велели, чтоб пошел к вам, а потом вернулся. Если не вернусь, они отца убьют.

— Не реви. Пойдем к командирам, они что-нибудь придумают.

— А я не хочу туда возвращаться…

— Ну и не возвращайся!

— А если они отца убьют?

Вскоре разведка принесла дополнительные сведения: отца Михалакиса вместе с другими арестованными членами ЭАМ держали в деревне Аналипси, на днях их собирались перевести в Астипалею.

— Есть у меня одна идея, — предложил Лиас. — Пусть Михалакис вернется к себе в деревню, а что он там скажет, решим мы с вами. Установим через него связь с заключенными…

— Эпизод из приключенческого романа… — ввернул врач.

— Ну и что? Михалакис паренек сметливый, сделает все как надо.

Михалакис пришел в восторг от почетного поручения. Впервые за все эти дни он с аппетитом съел свою порцию каши и ночью перебрался на ту сторону реки.

Два дня партизаны провели в томительном ожидании. На второй день к вечеру они получили от Михалакиса первую весточку. Немецкие пушки начали бешеный обстрел голых скал Астраса. Они с завидной точностью били как раз туда, где, по сведениям Михалакиса, в тяжелых укреплениях были расположены батальоны и роты партизанского полка.

Обстрел повторялся каждый день. Под грохот пушек партизаны ласково вспоминали рыжеватый, выгоревший на солнце хохолок Михалакиса, его лукавые голубые глаза.

Бам! — грохотали пушки.

— Ишь ты! Дает жару наш Михалакис!

Связь с внешним миром была восстановлена. Через широкую сеть своих людей Лиас нащупывал следы подпольных организаций ЭАМ в оккупированных городах и селах. Трудную и опасную работу связных взяли на себя старухи, худые и черные, как головни. Они появлялись и исчезали по ночам, неутомимые и удивительно выносливые.

Старухи приносили вести о зимних сражениях на фронтах союзников, названия русских городов, освобожденных Советской Армией. Это были трудные слова с неповоротливым хребтом, и партизаны путались в непривычных сочетаниях согласных: Витебск, Курск… В один прекрасный день они узнали, что в Западную Украину вступил Толбухин.

— А ведь говорят, что мать его гречанка! — сообщил врач.

— А как же иначе? — рассмеялся Лиас. — Мать спартанка и отец сибиряк! Разве он выдвинулся бы в маршалы без такой родословной!

Врач обиделся:

— Нет! Нет! Это правда, мать его греческого происхождения.

— Полно! Неужели вы верите этим басням?

Иронический тон Лиаса очень сердил врача, и Космас счел необходимым вмешаться:

— Ну и прекрасно. Если в Толбухине течет греческая кровь, он поторопится поскорее освободить Грецию. Что скажете, доктор?

— Это, милый мой, сложный вопрос. Такие вопросы чаще всего решают не генералы и даже не маршалы. Я вот что думаю: вряд ли англичане выпустят нас из своей сферы влияния…

— Позвольте мне перебить вас, — вмешался Лиас. — Сферы влияния — пройденный этап. Явление прошлого, немыслимое в современной обстановке. Руководители союзных держав высказались на этот счет определенно.

— Да, да, — махнул рукой врач. — Но история не начинается с сегодняшнего дня. И вы не убедите меня, если будете уверять, что Англия оставит нас в покое. Она не выпустит нас из своих когтей, она пойдет на все. Из века в век славится Англия как великая искусница ради собственной выгоды топить в крови целые страны…

Лиас слушал его с улыбкой.

— Вы, милый доктор, забываете о соотношении сил. Я дам вам одну книжицу…

Поглаживая рукой седые волосы и глубокие морщины на лбу, врач усмехнулся.

— Не кажется ли вам, дражайший, что для меня это уже поздновато?

С улицы доносились веселые голоса и смех. Партизаны читали газеты. Космас выскользнул из шалаша и натолкнулся на хохочущего Фантакаса.