Антон Блажко - Единственный чеченец и другие рассказы

Пособив Воронову с обуванием больной ноги, заставил встать:

— Не хочешь оставаться — пошли.

---------------

— Товарищ полковник, во втором батальоне отсутствуют исполняющий обязанности командира роты старший лейтенант Федорин и один рядовой.

— Что значит — отсутствуют? Причина, где могут быть?

— Неизвестно. Предположительно не вышли из района боя.

— Предположительно-о… — раздражаясь, передразнил сводный командир. Выяснили хоть что-нибудь? Кто видел последним?

— Бойцы его группы. Прикрыл отход, когда попали в окружение.

Стекольников был сам ошарашен случившимся. Почему Федорин оказался в круговерти стычки, хотя должен был торчать бдительно на указанном рубеже, докапываться не стал, всякое случается в армейской неразберихе, узнаешь слишком много — после отвечай, почему не доложил. Разговор с командиром шел практически с глазу на глаз, представитель штаба оперативной зоны отбыл с первыми ранеными, чтобы успеть в вертак и оказаться поскорей дома.

— Искали?

— Еще не успели, сейчас только выяснили, что нет.

Несколько секунд полкан размышлял, барабаня ногтем по клапану генеральской полевой сумки. Наконец решил:

— У нас не осталось времени. После разберемся, сейчас по машинам.

— Товарищ полковник!..

Аспидные глаза на дрябловатом, нездорово смуглом лице изливали желчь.

— Приказ не ясен? Хотите новых потерь или неделю здесь ошиваться? Ваши подчиненные — в любом случае прямой ваш недосмотр, а за партизанщину ответят все, это я обещаю!

Стекольников чужие грехи расхлебывать не собирался, но промолчал.

— Вам известно, что майор, как там его, самовольно двинувший подразделение и помешавший выполнять задачи спецназу, скончался на пути следования к авиатранспорту? Понимаете теперь, какое разбирательство ждет? Сегодняшних бесчинств я так не оставлю, разбойничья шайка, а не армия, обо всем будет доложено в округ! Если отказываетесь подчиняться, я вас отстраняю от должности. Вопросы есть? Тогда идите командуйте.

Развернувшись без «есть», Стекольников зашагал вдоль колонны к своим войскам.

---------------

Осознав, что видит впереди желанную седловину с другого направления, Федорин обрадовался так, что ослабевшие ноги подкосились, и он плюхнулся на зад. Дошли; вскочив, скинул тяжелую амуницию рядом с каликой Вороновым и побежал на вершину бугра, словно глотнул живительный эликсир. Метров через тридцать подъема запал иссяк, дальше карабкался носом в землю, опираясь на автомат и хватаясь за стволы. Холм оказался высоким, за перегибом вместо неба открылся следующий участок постепенно крутеющего склона. Обогнув скальный выступ, Федорин влез на него с пологой стороны и попытался высмотреть, что там, на заветной гряде, потом плюнул, дал очередь и замер, поджидая ответ.

Расстреляв остаток рожка и наоравшись до хрипоты, он сел на камень, опустив ствол. Не услышать вряд ли могли, седловина находилась в прямой видимости уступа, даже если разглядеть простым глазом что-то было трудно. Неужели?.. Собравшись с духом, поднялся — их жизнь, похоже, находилась в собственных руках, ногах вернее. Вниз бежал слаломистскими зигзагами, чтобы не полететь кубарем через голову, несколько раз все же упал. С Вороновым пришлось аукаться, тот забился под корягу и боялся отвечать, уже плохо соображая, а Федорин на спуске немного промахнулся. Будь они прокляты, эти горы, даст Бог выбраться — на картинках не станет смотреть…

Парень вопросов не задал, кое-как встал, обнял его за шею и запрыгал рядом тяжелым увечным кузнечиком, дергая Федорина при каждом броске. Спустились вновь к ручью, который стал полноводнее, шире руслом, что путь не облегчало. Через шаг громоздились здоровые обточенные течением валуны, рухнувшие стволы и притащенный в дожди потоком древолом застревали меж них, образую целые плотины, дальше стопы проваливались меж скользких камней, ежеминутно грозя хрустнуть. Где случалось ровнее, хлюпали по воде, отпечатывая следы на редких плесах, крупные завалы обходили, выбираясь на берег к кустистой пойме. Наконец оба свалились без сил.

— Скину я эту броню, — решился наконец Федорин, — не дороже головы. Будем живы — разберемся, нет — чего тогда…

Вороновский панцирь с каской и пустые рожки сунул в яму, под корни вывороченного бука, завалив глиноземом с травой и палыми листьями. Для порядку Федорин попытался запомнить место и даже выбил штыком зарубку на бревне. С которой попытки удалось бы продырявить им врага, даже новенькие, в смазке клинки тупее консервных ножей для патронных цинков… Пошли чуть быстрее, но скоро выдохлись опять — боец постанывал, норовил запасть в обморок и вис мешком, еле волоча простреленную конечность. Рана была серьезнее, чем казалось, или сильно вытекла кровь, да и парень геракловым здоровьем не отличался. Выбравшись в лощину пошире, где уже целая речушка петляла меж зеленых бортов, рухнули в рост среди высокого остролиста, долго отдыхивались, не замечая налетевших вмиг комаров и слепней.

Действие лекарства заканчивалось, парня ощутимо жгла боль. Страдальчески морщась, вдруг зачастил:

— Товарищ старший лейтенант, оставьте меня пожалуйста, больше не могу. Оба из-за меня погибнем, идите, очень прошу, только оставьте гранату. Возьмите билет, там земляки есть, домой напишут…

И он потянулся торопливо к берцу.

Накрыв трясущуюся кисть парня своей, Федорин закрыл глаза. Саднили ноги, растертые долгой ходьбой в мокрой обуви. Тени удлинялись, солнце почти коснулось пильчатого хребта, опоясанные снегом зубцы которого грозно очерчивались в синеве. Было странно вспомнить, как утром выезжали с базы, ни о чем подобном не думая, и на тебе… Судьба, хоть сам в ней виноват, дернул черт. Выбраться бы, станет все иначе, новая жизнь, где ценен каждый миг. Только перенеся встряску, начинаешь что-то понимать. Дойти, только дойти…

Кое-как перевалили пологий ближний скат и поплелись снова в обход, над речкой по открытому месту, сдвоенная малоподвижная мишень с любой возвышенности. Уже было плевать, от них зависело разве что не сдаться в последнем, брести вперед, к долине, где разместился командный пункт. В спасение верилось все меньше, но ковыляли через силу, подгоняемые федоринскими уверениями, что если до темна вылезти на дорогу, там будет кто-нибудь ждать. Правда, даже навскидку выйти они должны были в ущелье повыше, но вдруг ищут все же или оставили специально взвод-другой…

Взрезанные речкой отроги сблизились, тащиться снова пришлось в теснине, выбирая галечные отмели с косами буро-серого песка или спотыкаясь на булыжниках. Ступни до бесчувствия мерзли в ледяной воде, измочаленные размокшие документы вытащили из ботинок обратно, вдруг еще пригодятся. Начинало смеркаться. Когда за поворотом каньона открылся заветный распадок, Федорин не сразу это понял, затем припустил, едва не пиная солдата, почти бегом. Грунтовка оказалась пуста, но и место выглядело незнакомым, хотя Федорин вряд ли смог бы опознать даже то дерево, под которым сидел полкан. Устроив Воронова при обочине, помчался изо всех сил к подрезанному дорогой выступу, который огибало полотно. Ноги легче несли под уклон, хотя уже сам хромал; пролетев мыс, еле затормозил, готовый орать: "Вот мы!" Участок был тот, вон пологая седловина с восходящей прорезью старой колеи, помнилась даже лента травы меж колеями, а здесь бэтэры начинали разворот на подъем. Дорога просматривалась метров на триста, и даже орблачка выхли не клубилось над ней. Тишину нарушало лишь прерывистое федоринское дыхание да бурчанье речки на камнях. Не верилось, что это — все…