Елена Григорьева - Скажи мне, кто твой друг, и другие рассказы

После уроков ко мне подбежал Вовка:

– Скажи мне, кто твой друг?

– Зачем?

– Ну скажи!

– Ты.

– Ха! Значит, ты – это я!

– Почему это? – не понял я.

– А потому что! Один великий человек придумал: «Скажи мне кто твой друг, и я скажу, кто ты!» Значит, ты – это я!

«Так, значит… Ага…» Я сначала растерялся, а потом тоже спросил:

– А ты скажи, кто твой друг?

Вовка опешил, а потом выпалил: – Ты!

– Значит, ты – это я! – победно заключил я.

После этого мы уставились друга на друга, как два барана. Сначала я разозлился: я – это я, а не Вовка! Во-первых, он старше меня на целых два класса, во-вторых, у него уши оттопыренные, в-третьих – он картавый, а в-четвертых… И тут я увидел Вовку, как никогда раньше не видел: его глаза, волосы, маленький шрам над бровью и эти уши его… все такое знакомое, родное. «А что, если я не только я, но и немножко Вовка? Даже словечки его наизусть знаю… Не зря же папа говорит: думай своим умом, а не Вовкиным! Может, оттого, что мы все время вместе, я стал похож на него?»

Я снова посмотрел на Вовку и почувствовал, как он плавно перетекает в меня: его глаза – мои, его волосы – мои, его шрам – мой… Между нами открылся какой-то невидимый шлюз. Я прямо животом чувствовал, как в меня идет волна от Вовки, а потом от меня – к нему. «Интересно, а он чувствует это?» И тут кто-то крикнул: – Вовка, пошли!

Он привычно боднул меня головой в живот и сказал:

– Да ладно, не бери в голову!

А я уже взял. Я не мог успокоиться: «А что, если бы Вовка весь в меня перетек? Неужели бы я стал Вовкой?» «Нет, – рассудил я, – с кем бы я тогда дружил? Значит, должен быть Вовка, и должен быть я!» И я подумал: «А может, этот „великий“ совсем не то хотел сказать?»

И я побежал на речку, на наше любимое место. На берегу было пусто, только у воды сидел дядя Коля-рыбак. Рядом с ним лежал Тузик и пристально смотрел на поплавок. Я пристроился рядышком:

– Дядя Коля, а что это значит: скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты?

– А то и значит, – почему-то сердито ответил дядя Коля, – что не водись с плохими товарищами, сам такой станешь!

– А я и не вожусь

– Ну и молодец!

Дядя Коля закурил.

– Друг – он соответствовать должен. Вон Тузик. Лежит себе смирно, сопереживает. А другой бы на его месте всю рыбу мне распугал! Твой-то смирный?

– Смирный, – соврал я. Потому что не хотел подводить Вовку. На самом деле он ни минуты на месте не сидит!

– И чтобы не заискивал перед сильными, не выклянчивал чего получше, – тянул свое дядя Коля. – Вон Тузик: он себе цену знает, не станет перед каждой псиной хвостом вилять, определят – кто достоин, кто – нет. Твой-то как: хвостом не виляет?

– Не виляет, – ответил я и не соврал, потому что Вовка никогда ни перед кем не заискивал. Он всегда был сам по себе, независимый.

– Это хорошо, – продолжал дядя Коля. – И чтобы не помыкал: принеси то, се… сбегай туда, сюда!.. Если помыкает, значит, верх взять хочет. Твой-то не помыкает?

– Не помыкает, – сказал я, – даже помогает! Когда мамы нет, он меня к себе зовет и картошку жарит!

– Жарит он! – опять сердито сказал дядя Коля. – Сегодня жарит, а завтра скажет: «Я тебя кормил, теперь ты меня»! Может, выгоду ищет: ты – мне, я – тебе… А друг – он на верность проверяется! Вон Тузик: ты попробуй его хоть котлетой примани – не пойдет.

Пока мы разговаривали, похолодало. Откуда-то налетел ветер и стал гнать волну.

– Кончилась моя рыбалка! – сказал дядя Коля. – Ишь, как речку-то зарябило! Ты глянь: вот одна волна, за ней другая. А теперь смотри внимательно – где одна? Где другая? И не разберешь. В одну слились. А почему?

Я не знал

– Потому что обе к берегу шли! Вы-то как с другом: к одному берегу идете или в разных направлениях?

– К одному! – уверенно сказал я.

И мне так хорошо стало! Оттого что мы с Вовкой – одна волна…

Вовка сказал, что каждый человек – это космос, и проживает не одну, а несколько жизней. Он говорил, что мы вышли из воды, а потом приспосабливались. Были растениями, птицами… Я вообще-то Вовке верю, он зря болтать не станет, но вот понять этого не могу. Мне-то казалось, что я – это я и никем другим не был и не буду. Однако Вовкины слова не давали мне покоя.

Я пошел на речку, лег на траву и закрыл глаза. Мне так лучше думается. Как будто земля подсказывает.

Не мог же я быть бабочкой? – думал я. – Такой маленькой, однодневкой. Что это за жизнь? С цветка на цветок, а к вечеру умирает. С другой стороны, я ведь за ней наблюдаю, все про нее знаю. Как она появляется из куколки, а до того гусеницей была. Значит, я как бы проживаю ее жизнь. Выходит, что во мне, в моей голове, живет бабочка! А наш Филя? Разве он не живет во мне? Я его помню маленьким щеночком, когда он едва ходил, а лаял так смешно, как котенок. А потом он стал убегать, а однажды потерялся… Выходит, и он во мне живет? Ведь я все про его жизнь знаю! С самого начала! И как он болел, и мама ему уколы делала.

А мама с папой? Разве они не живут во мне? Я даже знаю, как мама родилась, мне бабушка рассказывала: прямо в телеге! До роддома не доехали! А папа за вишнями к соседям лазил, а учился на одни пятерки, не то, что я. И я почувствовал, что и папа и мама – это как бы я: раз я все про них знаю, значит, живу не только своей жизнью, но и их тоже!

Я так обрадовался, когда это понял, что даже вспотел! Это же надо всем рассказать! Этого же никто не знает!

Я открыл глаза и увидел небо. Закрыл – а оно все равно со мной… Выходит, и небо, и солнце, и вот эта ласточка на проводах – это все во мне, в моей жизни! И папа, и мама, и бабушка, и Вовка – вон сколько во мне жизней!..

И я побежал домой и, пока бежал, вспоминал всех людей, которых знаю. И все истории, которые мне рассказывали. И про Гагарина, и про солдата, и еще раньше, хижину дяди Тома, и Филипка, и индейца в лодке, и Тутанхамона, и старичка на иконке, который на камне стоял…

Я даже остановился передохнуть, потому что почувствовал, что уже не вмещаю всех этих людей – черных и белых, старых и молодых… В груди у меня гулко билось сердце, одно на всех, и мне показалось, что его слышно далеко-далеко! Даже в космосе…

С дядей Колей мне хорошо, спокойно. Во-первых, он всегда свободен. Во-вторых, любит поговорить, а в-третьих – никогда не ругает. Я только удивляюсь: почему у него детей нет? Я даже спросил его об этом, мол, почему вы с тетей Галей одни, а он сказал:

– Не нашел понимания с супругой. Да ты и сам знаешь…

Мы помолчали. Тихо было, ни ветерка… Поплавок стоял неподвижно как вкопанный. Изредка только трясогузка пролетывала над водой – хвостик мочила.