Антон Блажко - Единственный чеченец и другие рассказы

Назначение Балинюка в отряд при наличии старшего по основной должности Чайкина являлось нарушением, но он бодаться не стал. Ехал тоже начальником, там будет видно. На месте все распределилось естественным образом: бывший участковый взял на себя обеспечение, налаживание связей и быт, Чайкин организацию службы, расстановку и боевую часть. Поначалу строжились с бойцами, даже устраивали во дворе вечернюю проверку, когда почти удачно пальнули ВОГом с холма, дуристику бросили. Здесь уяснялось быстро, что на одно место не стоит дважды ступать и в сортир лучше бегать пригнувшись, всякий раз новым путем. Балинюк, стремясь держать равновесие между фронтовым послаблением и дисциплиной, сказал:

— Хлопцы, задача у нас одна — вернуться целыми и невредимыми. Первый бог я, второй — Чайкин, на остальных вплоть до министра без команды внимания не обращать. Имейте голову, блюдите осторожность, на службе пьяных чтоб не было. Попадетесь с самодеятельностью — пеняйте на себя, а если чего нужно, подойди скажи.

Базой служила разгромленная консервная фабрика, стоявшая на окраине. Первый этаж пострадал мало, предыдущие обитатели вычистили сор, навесили двери, заложили кирпичом оконные проемы, установили буржуйки для обогрева и сложили на крыше наблюдательный пункт из мешков с песком, перекрытых шифером. К прибытию отряда наличествовал уже известный комфорт — нары, кровати, топчаны, раздобытые правдами и не только матрацы, одеяла, посуда, стулья, древний телевизор, приемник «Спидола» и прочие мелочи, создающие чувство обжитости и уют. С собой народ увозил только самое ценное и транспортабельное, не военные с их грузовиками, много ли утащишь в руках. Обиход поэтому доставался смене и приумножался ею в свой черед.

Разместились чин-чином — столовая, казарма, оружейка, где стояли ящики с боеприпасами и всякой пиротехникой; автомат, набитые магазины и гранаты у каждого всегда были под рукой. Имелось отдельное командирское помещение, оно же штаб, склад и кухня. Газ поступал с перебоями, баллоны старались приберечь и в хорошую погоду стряпали на улице, где стояла печка из кирпичей и чугунной плиты с конфорками. Готовила под приглядом старшины, вела хозяйство и стирала по просьбам крупное шмотье тетка Сергеевна с дочкой Таней девятнадцати лет. Раньше они жили в другом селе, неподалеку, совсем без родных. Первую войну как-то пересидели в подполе да по соседям-чеченцам, уцелел и дом, худо-бедно кормились с огорода. Независимость перетерпели благодаря строгому, но справедливому мулло. Если для мечети не случалось имеющего должное образование и подготовку имама, старшим по культу избирался самый знающий из общины, который становился для односельчан главным и во внутренних делах. Поселок в первую кампанию разрушили мало, войска прошли в наступательном темпе, особо не безобразничая, ваххабиты затем массой не нагрянули, и мулло обычно защищал прибегавшую Сергеевну и две-три оставшихся неместных семьи от здешних стервецов и наезжих головорезов.

Когда заварилась новая беспощадная война, по сравнению с которой предыдущую называли «зарницей», кончился авторитет старейшин и вообще чья-либо власть. Татьяну изнасиловали молодые боевики, швырнули в подвал и кинули следом гранату, на счастье не взорвавшуюся. Сырую картофельную тьму прострочили очередями, а бросившуюся на них мать, забив прикладами и ногами, оставили у забора. Взять в доме было нечего, расстреляв последние стекла и утварь, воины ислама ушли.

Но женщины выжили, отлежавшись в районе, где МЧС наскоро восстановило больничку, и прибились к стоявшему тогда на посту сибирскому ОМОНу. Им обустроили лачужку позади фабричных строений, за дело мать и дочь взялись сами, не сидеть же просто так, кормились с общего стола. Бойцы решили сбрасываться им на жалованье в месяц по полтахе. Это были не деньги, командировочные и часть прочего довольствия платили вперед, с пустыми руками в Чечню никто не ехал, от пропуска машин тоже кой-какой доход поступал. Казна пайком обеспечивала, "гуманитарной помощи" отряды притаскивали с собой не один центнер, так что кроме водки да сигарет парни мало в чем нуждались. На месте царила страшная нищета, десять рублей являлись приличной суммой, в ходу был натуральный обмен. Войска сливали государственную соляру и бензин за домашние продукты, милиционеры обращали бросовую кильку, твердый белый комбижир и стройматериалы типа колючки и сетки рабицы в огненную воду, от которой случались временные умопомрачения, но без летальных исходов — "нам хоть пулемет, лишь бы с ног валило". У федералов на железную валюту, спирт, покупались левые гранаты, дымовухи, сигнальные ракеты, штык-ножи и удобные ранцы десантников (РД) из брезента. При особом желании можно было добыть «муху», огнемет, даже танк, если набирался соответствующий объем жидкости. Ходило много фальшивых денег, особенно баксов, неотличимых на глаз, поэтому «зелень» тут советовали не брать, даже по супернизкому курсу. Сергеевне негласно уговорились давать только чистые, «наши». Ежемесячное довольствие по здешним условиям выходило солидным, тем паче имелся какой ни есть стол и кров. Она копила средства, понимая, что по блокам век не прожить, когда-то придется ехать в Россию. Бойцы не жмотились, кидали из общака сотню-другую сверх — такое тетки пережили.

Горе сожгло их по-разному: старшая молчала в вечной безучастности, девчонка с искривленной пулей ногой могла вдруг дико захохотать, а через минуту биться в истерике. Не очень развитая по выпавшей доле, малопривлекательная, говорящая с акцентом, как сами чехи и все выросшие здесь, она от случившегося повредилась в уме. Само насилие повлияло на нее образом, противоположным обычному, жалко и примитивно, с проглядывающей болезненностью она заигрывала с хлопцами, отпугивая даже истосковавшихся и всеядных. По смене уехавшие передали, что с беднягой лучше не связываться, под мухой иные пробовали нарушить запрет и раскаивались: у Таньки начинались приступы, она стонала, тряслась, орала в голос, потом могла лишиться сознания или глубоко впиться грязными ногтями в лицо, выбежать неглиже на блок. К ней относились сочувственно, но брезгливо. После суток на посту в любую погоду и обстановку сил и желаний оставалось день ото дня все меньше.

Территорию фабрики некогда окружал бетонный заборчик, который подправили там-сям, заделав проломы цементными блоками и кирпичом, подняли ломами несколько рухнувших секций, натянули сверху колючку, повесили сигнализацию из консервных банок. Для охраны этого внешнего периметра учредили ночной пост, промежутки между строениями завалили чем придется, в том числе приставив жестяные-шиферные листы и укрыв внутренность больше от лишних глаз, чем пуль и осколков.