Александр Каневский - Впереди разведка шла

Части правого крыла продвигались стремительно, лишь на левом случилась трехчасовая заминка — мешала сильно укрепленная высота около Яромержице. Генерал Свиридов приказал охватить ее с флангов. В разгар короткого, но яростного боя появился генерал-полковник Кравченко — командующий 6-й танковой армией. Коренастый, плотно сбитый, черные, как смоль, волосы. Вскинув бинокль, командарм осмотрел вспыхивающую огнями высоту. Но все реже и реже доносились отзвуки разрывов.

— Не тот немец, не тот, Карп Васильевич.

— Да, воздух из него уже вышел,— кивнул головой Свиридов.

— А начинал бойко. Взять хотя бы Паулюса — глыба. Но и его мои хлопцы взяли в кольцо у Калача. А потом были Курская дуга, Днепр, вместе с чехами освобождал Украину, Венгрию, и вот — Прага.

Андрей Григорьевич достал из планшетки телеграмму.

— А это уже тебе адресуется. Можешь не читать. Со Звездой Героя поздравляю.

И два генерала расцеловались.

А в лощину приводили пленных. Кравченко, великолепно владевший немецким языком, обратился к офицерам:

— Зачем вы стреляете? Ведь это глупо — в Берлине подписана безоговорочная капитуляция. Я отпускаю вас. Идите и сообщите об этом своим солдатам.

Но немцы повели себя странно: вытянувшись в струнку, принялись упрашивать советского генерала оставить их в плену, иначе высшее начальство все равно поставит к стенке.

— Ладно, оставайтесь у нас. Набирайтесь ума,— командарм махнул рукой.

Капитуляция! Как долго мы ждали этого дня! Слезы, скупые слезы текли по лицам солдат. Многие кричали «ура», стреляли в воздух. Откуда-то появилась гармошка, в образовавшийся круг вскочили танцоры, зазвучали задорные песни. Сердца людей были переполнены счастьем и радостью.

Одними из первых ворвались в чехословацкую столицу разведчики майора Бабанина. Когда вошли в город, он был объят пламенем. У самого подножия памятника Яну Гусу чадил немецкий танк, который подожгла фаустпатроном юная пражанка. Легендарная фигура борца за народную правду вновь была окутана дымом, как от инквизиторского костра...

Радостно оживилась, воспрянула духом и забурлила вся Прага. Народ ликовал. Наши танки и бронетранспортеры походили на движущиеся клумбы — они были буквально завалены цветами. Со всех концов неслось: «Наздар! Победа! Нех жие Руда Армада!»

Вместе с оперативной группой штаба корпуса в Прагу прибыл и генерал Свиридов. Он был назначен комендантом города.

Уже на всех фронтах в последний раз прочистили и зачехлили орудия, а здесь, на чехословацкой земле, продолжала литься кровь. Командующий группой войск «Центр», фанатик-нацист Фердинанд Шернер, полный решимости «спасти Германию» и выполнить личный приказ фюрера, продолжал сопротивляться с ожесточением й остервенением. Этот сутулый, желчный старик, позеленевший от злобы и усталости, окопавшийся со своим штабом в деревушке Гарманице, бредил еще о каком-то реванше.

Во избежание ненужного кровопролития решено было предложить Шернеру сдаться. От корпуса были назначены парламентеры — два офицера и переводчик Иосиф Китлица.

Их «виллис» около деревни встретил немецкий капитан. Сказал, что лично поведет к фельдмаршалу. У самой дороги, ведущей в Гарманице, парламентеров поджидал длиннорукий, рыжий полковник. Он окинул всех свирепым взглядом, набросился на капитана:

— Кто позволил вам вести русских так близко к штабу? Пусть они убираются отсюда, пока я не перестрелял их, как собак!

Парламентеры вернулись ни с чем.

Вблизи Пршибрама раскинулось село Сливице, окруженное цветущими садами и высокими зелеными хлебами. Тут и сосредоточились фашистские танки. Опасаясь, что могут пострадать ни в чем не повинные чехи, генерал Свиридов решил нанести удар после того, как танки выкатятся на шоссе и пойдут в атаку.

С наступлением ночи немецкая колонна вышла из деревни. Когда машины стали занимать на шоссе боевой порядок, командир корпуса приказал Герою Советского Союза полковнику Самохину: «Стереть в порошок!» Сказал — будто гвоздь забил.

И забушевала артиллерийская гроза — последний час справедливого возмездия. Шернеру пришлось прекратить сопротивление. Враг выбросил белый флаг...

В память об этом событии снаряд, который был. загнан в ствол, но так и не упал на головы врага, местные жители замуровали на пятиметровой высоте в стене сливицкого костела. Здесь же в братскую могилу опустили останки сорока двух гвардейцев и восемнадцати чехословацких партизан. На большом бутовом камне-нагробии сделали памятную надпись: «На этом месте 12 мая в 12 часов ночи разорвались последние снаряды

2-й мировой войны. Здесь воевали войска чехословацкой партизанской группы «Смерть фашизму!» под командованием капитана Е. А. Олесинского и генерал-лейтенанта К. В. Свиридова...»

В настоящее время на этом месте воздвигнут Монумент освобождения, напоминающий о том, что последнюю точку в самой кровопролитной войне — войне с фашизмом поставил 2-й гвардейский Николаевско-Будапештский Краснознаменный, ордена Суворова механизированный корпус.

Победа! Казалось, я будто перешагнул черту, за которой открывалась новая жизнь. Мир вдруг стал необычно прекрасен, будущее распахнуло навстречу светлые окна.

Только теперь я ощутил, как долог был путь к Победе. Бои под Сталинградом. Ростовские степи. Миус. Днепровские кручи. Прорыв у Николаева. Затем Венгрия, Австрия, Чехословакия... Ничего себе отмахали! И ведь не прогулку совершали — с боями шли, да все время впереди атак...

По-разному складывалась судьба у каждого, но ко мне она оказалась благосклонной — смерть обошла, не растерял своих «стариков», довел их от сталинградских степей до победного салюта.

Петр Алешин, Николай Багаев, Семен Ермолаев, Михаил Аверьянов, Семен Ситников, Петр Орлов... Обыкновенные, простые парни. Храбрые, ловкие и находчивые в опасные минуты. Любили острую солдатскую шутку, за которой скрывались теплые, товарищеские чувства, плотную «заправку» у ротного котла, добрую чарку, бескорыстно делились куском хлеба и последней щепоткой махорки.

И вот теперь наступил час расставания. Мне предложили ехать в Москву, в Академию бронетанковых и механизированных войск. Мои разведчики украдкой вытирали непривычные к слезам глаза...

Многие офицеры убывали из корпуса, готовились к демобилизации бойцы старших возрастов. Никогда не забуду прощание со Знаменем.

Оно выносилось на торжествах и склонялось над свежими могилами. Алое полотнище впитало в шелковые нити кровь моих товарищей по оружию, оно помнило прикосновения тысяч губ, край его омыт скупыми мужскими слезами...

Став на колено перед этой святыней, и я почувствовал подкатившийся к горлу горький комок... А потом был Парад Победы. Неподвижно замерли шеренги сводных полков.