Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

Теперь справа от серванта на стене висела скрипка. Ее лакированная поверхность отдавала теплым блеском. Полтора года назад эту скрипку Фридерике подарили родители на день рождения. За несколько недель до этого в Доме Национальной народной армии выступал оркестр из Берлина. Официантки коллективно отправились на этот концерт. Что было первым номером программы, Фридерика не помнила. Зато осталось в памяти, как после антракта один солист протискивался вперед между плотно сидевшими музыкантами. Скрипку и смычок он держал высоко в правой руке, как плывущий по реке солдат свое оружие. Скрипач приехал из Ленинграда. Это был высокий полный мужчина, с короткой шеей и гладко зачесанными назад темными волосами. Все это, как и плотно облегавший фрак, делало его похожим на большого пингвина. Фридерика и ее подружки еще посмеялись над этим музыкантом: ему больше подходило играть на барабане. Но вот он поднес скрипку к мясистому лицу, положил подбородок на темную деку, глаза его сузились, взгляд показался отсутствующим, и скрипач неподвижно застыл на некоторое время рядом с пультом дирижера.

Когда оркестр заиграл, солист так и не пошевелился, казалось, он пребывал в нерешительности, Фридерика не выпускала его из поля зрения. Наконец она увидела, как он, не изменив положения, начал играть. Послышалось несколько негромких, осторожных звуков, будто скрипач настраивал свой инструмент. Постепенно он вроде бы подобрал мелодию и заиграл в полную силу. Фридерику сразу же захватили эти звуки. Радостные и печальные, они отозвались в ее душе нежностью и болью. Она удивлялась тому, с какой потрясающей легкостью этот человек играл на своем хрупком инструменте. Да и сам он совершенно преобразился. Казалось, он вытянулся, стал легким и подвижным, как и музыка, которую он играл. Концерт продолжался, и Фридерике все больше нравился скрипач-виртуоз, а главное — его самозабвенная игра.

Когда концерт закончился, она не стала аплодировать, а быстро прошла в гардероб, накинула пальто и выбежала из клуба. Ей хотелось побыть одной. После такой восхитительной музыки она не могла слышать голоса людей, их беззаботную болтовню и смех, сидеть в кафе в густом табачном дыму и гвалте, смешанном со звуками танцевальной музыки.

Идя домой, Фридерика остановилась возле березки, на которой трепетали последние листья — несколько бронзовых точек в темных ветвях, и принялась рассматривать деревце. Может быть, Чайковский думал именно о такой березке, когда сочинял свой концерт. Об одной из тех стройных русских березок, которые воспеваются во многих народных песнях. Эти красивые деревца часто сравнивают с молодыми девушками, в них больше, чем в других деревьях, грациозности, чистоты и легкой грусти, что, собственно, и заставляет человека невольно подумать о девушке.

Стоя перед своей березкой, Фридерика вдруг поняла, что этот концерт как раз и был одним из тех значительных событий в ее жизни, которых она всегда ждала и ради которых вообще стоило жить. С раннего детства она мечтала об интересных встречах и событиях и всегда радовалась всему новому, необычному. А в каком приподнятом настроении она годом позже отправилась с молодежным поездом дружбы в Белоруссию!

Фридерика каждый день протирала свою скрипку, но не играла, а лишь изредка осторожно пощипывала струны. Скрипка навсегда останется в ее комнате как свидетель того, что в ней, Фридерике, что-то изменилось. На первой пластинке, которую Фридерика купила себе, был записан тот концерт Чайковского для скрипки с оркестром. Теперь у нее много пластинок классической музыки, но больше всего — с записью скрипичных концертов и сочинениями для струнного оркестра.

Увлекаясь музыкой, Фридерика в то же время плохо воспринимала музыкальные критические статьи, в которых порой содержание произведения терялось в ворохе каких-то мистических слов и терминов. Музыка трогала ее прежде всего своей простотой и поэтичностью. Она любила слушать ее, потому что музыка как бы окрыляла, помогала находить новую, более глубокую связь со многими вещами и явлениями. Благодаря музыке Фридерика совершенно иначе стала воспринимать окружающую природу: сосны, узенькую речку — берега ее во многих местах были разъезжены танками и грузовиками, а вода на перекатах доходила только до щиколотки. Иными казались ей теперь и простирающиеся до горизонта луга и пастбища, и почти нехоженые просеки, заросшие мхом и низкой травой. Иначе выглядел и залив, в котором на горизонте море сливалось с небом. Другими казались и люди, с которыми она общалась.

Теперь Фридерика восполняла пробелы в своем музыкальном образовании, в свободные вечера подолгу слушая музыку, сидя перед проигрывателем. Для нее это был лучший отдых. Кресло она ставила посреди комнаты — так она лучше воспринимала музыку.

Эту комнату Фридерика оберегала от других, как тайник, В ней бывали немногие, во всяком случае, ни один мужчина, кроме отца, сюда никогда не заходил. Только несколько подруг по работе навестили ее здесь однажды, когда она болела гриппом.

В последние дни Фридерика, сидя в кресле, часто думала о Виттенбеке, вспоминала встречи с ним. Несколько недель подряд он регулярно приходил в кафе и садился за столик, который она обслуживает. Он ужинал, затем задерживался еще на некоторое время, читал газету, выкуривал трубку и уходил, прежде чем кафе заполняли солдаты. Вначале она почти не замечала его, просто обслуживала, как любого другого посетителя, но через некоторое время стала держать для него столик. Друг с другом они говорили мало, перекидывались лишь несколькими фразами, необходимыми для того, чтобы сделать заказ и расплатиться.

Потом, на вечере, он пригласил ее танцевать. Он вел ее, не сбиваясь с ритма, однако в его движениях не было легкости. Он словно маршировал в вальсе, тело его оставалось при этом напряженным, а лицо — неподвижным. Фридерика смотрела на его чуть выступающие скулы, густые брови, серо-голубые глаза, необычайно широко расставленные, и видела в них лишь выражение мягкой робости. Волосы у майора были короткие, каштанового оттенка, как сосновые шишки в конце лета. Он протанцевал с Фридерикой три танца, но не проронил ни слова. Молчал он и позже, когда еще дважды приглашал ее на танец. Однако все это время он наблюдал за ней. Даже когда она танцевала с отцом или шла с ним в бар, она чувствовала, что майор смотрит ей вслед.

Два дня спустя Фридерика снова увидела майора в кафе. В тот день она не работала и пошла забрать близнецов из детсада. На обратном пути забежала с маленькой Ингрид, которую иногда выдавала за свою дочь, на минутку в кафе, а Дитера оставила со Стефаном на улице.

Оркестр играл в полную силу, и один из сидевших в зале солдат, увидев Фридерику, воспользовался представившимся случаем и пригласил ее на танец. Она не отказалась. Ингрид тем временем играла со своей куклой, которую, кстати, подарила ей Фридерика, ела мороженое и раскладывала лежавшие на столе картонные подставки для кружек.