Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

— Знаешь, для меня это ничего не значит.

— Да, конечно, ты-то ведь не замужем, — произнес он с упреком, будто это она бросилась ему на шею, будто не он, а она писала ему любовные письма.

Лейтенант продолжал говорить, но ничего хорошего она от него так и не услышала, напротив, он даже укорял ее в чем-то…

Фридерика стояла в дверях и наблюдала за майором, пока не поняла всю глупость своего положения. Тогда она села за столик напротив буфета. Пришла официантка с заказом, принятым от Впттенбека, крикнула что-то в кухню и положила несколько жетонов на тарелку. Фридерика сидела в нерешительности, смотрела на светло-коричневую струю, стекающую в пивные кружки, и слушала голоса официанток. Обычные звуки и спешка, с которой все здесь делалось, были настолько привычны, что это успокоило ее. Она встала и взяла у официантки поднос с кофе и солянкой. Зачем оттягивать?

Виттенбек сидел, положив перед собой на стол руки и уставившись на них. Выглядел он в тот вечер очень усталым, обессилевшим. Но для Фридерики главное заключалось в том, что он снова здесь. Она налила кофе в чашку, подвинула поближе к нему тарелку с супом и сказала:

— Приятного аппетита!

Майор поднял на нее глаза и часто заморгал, словно только что проснулся. Однако Фридерика успела заметить, как он обрадовался ее появлению.

— Хорошо, что вы еще здесь, — хриплым голосом произнес он и встал со стула.

Фридерике он показался очень высоким. Радость преобразила его лицо, разгладила все морщины.

Она ждала этой встречи семь долгих дней. Они сели почти одновременно. Он начал есть, спокойно, не спеша, а Фридерика смотрела на него, не отводя взгляда, подперев подбородок кулаком. Через некоторое время он спросил:

— Как поживает ваша сестренка?

— Хорошо, — ответила она и сразу же поняла, что он у кого-то справлялся о ней. Неделю назад он называл Ингрид ее дочерью.

Потом майор поинтересовался, до которого часа она сегодня работает.

— Моя смена уже кончается, товарищ майор, — ответила она.

Он перестал есть, тихо рассмеялся и, приподняв немного голову, представился:

— Франк Виттенбек.

Несколько секунд они молча рассматривали друг друга. Постепенно его взгляд стал каким-то отсутствующим. Казалось, он вспомнил о чем-то и это «что-то» вдруг встало между ними.

Фридерика терпеливо ждала. Она сидела напротив него и была готова долго-долго смотреть на майора. И все же им помешали. Заиграла музыка, и вдруг перед их столиком появился Ульрих Фихтнер и пригласил Фридерику на танец. Она отрицательно замотала головой, после чего Ульрих, Щелкнув каблуками, обратился к Виттенбеку:

— Разрешите, товарищ майор, потанцевать с ней?

— Разве я должен это разрешать? — спокойно спросил Виттенбек, продолжая есть.

Фихтнер смотрел то на майора, то на девушку. В облике солдата снова проглянуло что-то от прежней его беспомощности. Он прижал локти к туловищу, тронул пальцем нижнюю губу и пошел обратно к своему столику, где товарищи встретили его смехом. И Фридерика пожалела, что отказалась танцевать с ним.

Взгляд Виттенбека был по-прежнему отсутствующим. Майор выпил кофе, встал, еще раз улыбнулся ей и протянул руку, тяжелую и теплую. С тех пор она его больше не видела.

Обо всем этом Фридерика вспоминала снова и снова, стараясь подтвердить или опровергнуть собственные сомнения, которые ее пугали и мучили. А пока она убедилась лишь в одном: она небезразлична ему.

Теперь, приходя на работу, Фридерика каждый раз спрашивала подруг, не появлялся ли Виттенбек. Но майора никто не видел. Лишь в тот день, когда отец Фридерики должен был уехать, одна из девушек сказала, что майор заходил в кафе. Позднее Фридерика вспомнила, что на стенгазете, висевшей у дверей в кухню, осталась только половинка ее фотографии. Она решила, что кто-то (она надеялась, что это сделал майор) пытался оторвать ее фото себе на память, но не смог, так как фотография была приклеена прочно. Тогда девушка оторвала оставшуюся половинку и передала ее отцу.

Только когда окончатся учения, когда вернется домой отец, а Виттенбек сядет вечером за свой столик в углу, станет ясно, сможет ли он однажды войти в ее комнату. О последствиях Фридерика не думала. Они обычно возникают сами по себе, и тогда приходится или подчиниться им, или бороться с ними. Ждать Виттенбека так же терпеливо, как в прошлый раз, она была не в состоянии и потому решила, что возьмет из гаража родителей «шкоду» и уедет куда-нибудь дня на два. Куда она поедет, Фридерика пока еще не знала. Может быть, в Барсеков. Ведь по окончании учений там обычно устраивают бал, и, если ей повезет, она увидит Виттенбека на два дня раньше и на два дня раньше избавится от своих тревог или же, напротив, лишится последней надежды…

Фридерика услышала, как внизу хлопнула дверь. Это вернулся Стефан. Он прошел в ванную, потом в кухню и там загремел посудой. Он всегда шумит, когда возвращается из дискотеки. Кроме того, он, видимо, выпил пива, а в таких случаях он становится неуклюжим, его лицо приобретает какую-то особенную детскую мягкость, он много смеется и говорит то, что взбредет ему в голову, однако ни одну мысль не доводит до конца, не говоря уже о целой фразе.

Стоит Стефану перешагнуть порог, как тут же появляется мать. Сын на целую голову выше матери и очень похож на нее. От нее он унаследовал карие глаза, обрамленные густыми ресницами, и крупные полные губы. А когда он играет с близнецами, то становится ясно, что он так же терпелив, как она…

Теперь Фридерика ясно различила шаги. Сейчас мать войдет на кухню, плотно закроет за собой дверь и спокойно, но с легким упреком в голосе задаст сыну два вопроса: «Зачем ты поднимаешь столько шума?» и «Надо было тебе пить столько пива?». Правда, ни на один из этих вопросов она никогда не получает ответа, да, пожалуй, и не ждет его. Она произносит эти две фразы вместо приветствия, после чего молча принимается готовить Стефану бутерброды.

Но сегодня девушка не услышала обычных вопросов матери.

— Что это такое?! — раздался ее строгий голос.

Или Стефан выпил на этот раз больше пива, чем обычно, или он сильно взволнован чем-то другим.

— Как видишь, — ответил сын, — это моя куртка.

— Это не куртка, а грязная и вонючая тряпка!

— Дорожная куртка и должна быть такой.

— Где твоя меховая куртка?

— Я ее поменял.

— На эту рвань?

— Как видишь.

Потом внизу стало тихо. Фридерика хорошо знала, что последует за этой тишиной. Мать начнет кричать, только не сразу. Первые слова она произнесет вполголоса и медленно, но постепенно будет говорить все громче и резче и под конец так разволнуется, что не сможет владеть собой. У Фридерики не раз были столкновения с матерью. Последняя сцена произошла почти два года назад, однако Фридерика хорошо запомнила ее. Лицо матери во время ругани стало жестоким, каждая складка на нем будто застыла. Фридерике все это показалось похожим на сцену из немого фильма. Она сказала об этом матери и только еще больше разозлила ее. Мать не сдержалась и ударила Фридерику. Дочь молча ушла в свою комнату и только там заплакала, но не из-за пощечины, а потому что ее напугала открывшаяся между ними пропасть. Фридерика взяла тогда в подвале бутылку коньяку, пару банок сока, банку сосисок и, не спросив у матери разрешения, ушла к подругам.