Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

Когда Фридерика вернулась на свое место, Ингрид не было. Проходившая мимо официантка молча указала Фридерике на столик в углу. Ингрид сидела напротив Виттенбека, положив скрещенные руки на стол и поставив на них подбородок. Майор сдвинул в сторону цветочную вазу и пепельницу, а сам держал в руках ее куклу. Фридерика чуть помедлила, но потом направилась в их сторону. Чем ближе она подходила к столику, тем лучше различала крупные черты лица майора и красную полоску от фуражки на его лбу. В этот момент она вдруг ясно осознала, как часто думала о нем после того вечера в Доме Национальной народной армии.

Виттенбек бросил на нее быстрый взгляд и кивком поздоровался, причем в глазах его снова промелькнула робость.

— Это я виноват, — тихо проговорил он. — Ваша дочь была так одинока, вот я и поманил ее сюда.

И он снова занялся куклой. Указательный палец правой руки он просунул сзади в льняные волосы, а большой и средний — под руки. У куклы были большие голубые глаза, вздернутый носик и смеющийся рот. Виттенбек пригнул ее туловище к столу, и кукла сразу ожила, стала вертеть головой в разные стороны, поднимать руки, хлопать ими по столу и наконец заговорила. Девочка с восторгом смотрела на нее. Фридерика завороженно, как и ее маленькая сестренка, наблюдала за каждым движением Виттенбека. Она впервые столкнулась с тем, чего не было в ее собственном детстве и чего она сама не умела делать: превращать куклу в живую.

Но вдруг кукла устала. Голова ее склонилась на скатерть. Она выпрямилась в последний раз, соскользнула на левую руку майора и затихла. Ингрид не отрывала взгляда от куклы, а Фридерика тем временем внимательно рассматривала Виттенбека. Его чуть-чуть грубоватое лицо как-то помолодело, стало мягким и добрым. И Фридерика подумала, что вот так же изменился тогда скрипач, у которого во время игры исчезла вся неуклюжесть и внешняя непривлекательность.

Зал постепенно заполнялся, но девушка надеялась, что никто из солдат не помешает им до тех пор, пока майор не закончит игру. Виттенбек положил куклу Ингрид на одну руку, а другой стал баюкать ее почти с детской непосредственностью. Потом он взял с тарелки вилку и ложку и стал изображать, как они бегут друг за другом по столику. Вилка бежала манерно и прямо, а ложка, отставая на полшага, следовала за ней как-то тяжело и неохотно. Вдруг ложка споткнулась, плашмя упала вперед, перевернулась и вытянулась, будто загорала на солнце. Тем временем вилка продолжала важно шествовать дальше, пока к ней не присоединился нож, красивый и сверкающий. Затем его сменила бумажная салфетка. Длинная и чопорная, она наклонялась вперед, чтобы лучше разглядеть вилку. Через некоторое время и они исчезли за вазой. Фридерика засмеялась, Ингрид и майор — тоже.

— Вы любите детей, да? — спросила Фридерика.

Он кивнул и ответил, глядя на Ингрид:

— Лучшее, что у нас есть, это дети.

Фридерика поинтересовалась, есть ли у него дети.

— Мальчик, — ответил он, — шести лет.

Больше они в этот день не разговаривали, Виттенбек как-то сразу замкнулся и вскоре ушел, и уход его показался Фридерике похожим на бегство.

Назавтра Виттенбек не пришел в кафе. И последующие пять дней зарезервированный для него столик пустовал. Всю неделю мысли Фридерики были заняты только им. Никогда прежде она не думала о мужчине так много. Началось с того, что ей сразу же стало не хватать чего-то. Каждый раз, когда она входила в зал, Виттенбек встречал ее взглядом, но ни разу у нее не появилось ощущения, что он смотрит оценивающе, как это делали другие мужчины, преследовавшие ее потом всевозможными предложениями.

Виттенбек не принадлежал к их числу, как и к числу завсегдатаев, которые постепенно установили с Фридерикой товарищеские отношения, так как уже поняли, что нет смысла искать с ней сближения, раз она этого не хочет. Они оберегали ее от чересчур настырных ухажеров, и Фридерика время от времени позволяла кому-нибудь из них проводить себя домой, и они шли через весь поселок по длинной улице Гнейзенау.

Но Виттенбек, разумеется, не походил и на тех посетителей, которые были абсолютно безразличны Фридерике и обменивались с ней лишь минимумом слов.

В эти дни девушка то и дело мысленно сравнивала майора с другими мужчинами и ожидание его прихода становилось для нее все нестерпимее. Она вспоминала, как он играл с куклой, представляла себе его руки, которые тогда показались ей тяжелыми и неловкими. Кожа на них огрубела и местами потрескалась. Ногти на некоторых пальцах были обломаны. Видимо, ему нередко приходилось возиться с техникой.

В ту неделю Фридерика не сразу уходила из кафе после работы, а задерживалась до того часа, когда обычно появлялся майор. Идя домой, она то и дело оглядывалась, а один раз, когда ей показалось, что она увидела его в дверях, девушка вернулась, но через минуту, разочарованная, пошла домой.

На седьмой вечер майор наконец пришел. Никто не заметил, как он оказался на своем месте. Фридерика почему-то не решилась подойти к нему и, попросив одну из своих подруг обслужить майора, стала наблюдать за Виттенбеком через дверь. Она чувствовала себя немного обиженной, хотя прекрасно понимала, что причины для этого нет. Такое беспокойство в душе Фридерика ощущала уже дважды, и оба эти случая кончались для нее плохо.

…Однажды она познакомилась с разведенным капитаном, который сначала произвел на нее благоприятное впечатление уверенностью в себе и бесшабашностью. Этот высокий светловолосый офицер появлялся в кафе несколько раз в неделю и уходил последним, если работала Фридерика. Он всегда провожал ее домой. Довольно скоро она поняла, насколько он эгоистичен: постепенно он присвоил себе права, которых она ему вовсе не давала. Он потребовал, чтобы она приспособилась к его служебному расписанию и работала только в одну смену, а вскоре стал настаивать, чтобы она бросила работу в кафе и перешла в управление. Когда же Фридерика, посмеявшись, отвергла его требования, капитан начал страшно ревновать ее. Фридерика противилась ему всеми силами, а когда однажды он, поссорившись, ушел, она почувствовала себя так, будто одержала победу.

Другим ее знакомым оказался молодой лейтенант, человек очень увлекающийся. Он хорошо танцевал и много смеялся. Если он задерживался на службе и не мог прийти в кафе, то писал Фридерике восторженные письма, которые трогали ее и веселили. Раньше она ни от кого не получала таких писем. В одно из воскресений июня лейтенант пригласил Фридерику на прогулку. Когда они уселись рядышком на траве, он вдруг стал удивительно серьезным и, как ей показалось, внезапно постарел на несколько лет. Он признался, что уже женат. После его слов они долго молчали. Лейтенант нравился Фридерике, и она, от души радуясь встрече, просто сказала: